Однако не прошло и века, как стали употребляться ассонансы, рифмоиды, составные и усеченные рифмы. А количество таких неправильных рифм неограниченно, оно исчисляется миллионами. Подобная эволюция случилась и с метром. Уже в начале XX века у Блока, Ахматовой, Хлебникова появились дольники и тактовики, свободные ритмы, где обязательным было только число ударений в строке, а общее число стоп – произвольно. Лучший тому пример, это гениальный хлебниковский «Зверинец»:
О, Сад, Сад!Где железо подобно отцу, напоминающему братьям,что они братья, и останавливающему кровопролитную схватку.Где немцы ходят пить пиво.А красотки продавать тело.
Где орлы сидят подобны вечности, означенной сегодняшним,еще лишенным вечера, днем.Где верблюд, чей высокий горб лишен всадника,знает разгадку буддизма и затаил ужимку Китая.Где олень лишь испуг, цветущий широким камнем.
Что же касается метрики, то еще в 1910 году Вадим Шершеневич перевел с французского теоретическую работу Шарля Вильдрака и Жоржа Дюамеля «Теория свободного стиха». В предисловии переводчик написал: «Господствующее до последних лет и еще существующее в наши дни убеждение, что стихи построены на числовом соответствии не больше, чем добросовестное заблуждение. Как справедливо указал некогда Валерий Брюсов, французский и русский стих, основывается на равновесии и пропорциональности образов и цезур. Совпадение числа слогов не обязательно, в этом отношении французская поэзия ближе всего к русским народным былинам. Все больше и больше права приобретает свободный стих. Почти все остальные мысли французских теоретиков могут быть применены к русскому свободному стиху».
Вчитаемся в стихотворение «Лето» из книги Амарсаны Улзытуева «Новые анафоры»:
Озеро Щучье, купаюсь с моими детьми,Оленьке – девять, сыну Дондоку – шесть,Рядом мой друг, Мастер Ли, Лихотин Леонид –Рябь от него по всему побережью.
Или другой пример:
Чистое золото орд моего лица,Чикузкоглазым, как лезвие, взглядом – и нету его, супротивника мово!Вырастил я нос – да не нос, приплюснутый кувалдой,Выпрастал из-под жёстких волос ушки на макушке-слушать топот судьбы.
Какая свобода и, вместе с тем, какая организованность стиха! Было ли что-нибудь подобное прежде? Дай Бог, памяти, что-то припоминается:
Если кого я люблю, я бешусь порой от тревоги,что люблю напрасной любовью,но теперь мне сдается,что нет напрасной любви,что плата здесь верная,та или иная.Я пылко любил одного человека,который меня не любил,и вот оттого я написал эти песни…
Это стихотворение из книги Уолта Уитмена «Листья травы», которое было написано в 60-е годы XIX века. Однако Амарсана Улзытуев совершенно естественно и свободно сегодня ведет собственную обретенную линию:
Нежная кожа цвета рдеющей вишни,Нега в миндалевидных тёмных глазах,Смоль чёрных, как космос, волос,Смотрит – не то европейка, не то азиатка…Или еще одно замечательное стихотворение «Омулевая бочка»:
Славный корабль, омулёвую бочку своюСладить решил, дабы, как в песне великой,Священный Байкал переплыть без вёсел, руля и ветрилСвет Николай Федорович Лупынин из посёлка Култук,Вот он нашёл из-под кабеля деревянных бобин,Ведь не пропадать же добру на мусорной свалке,И сконструировал чудо-плавсредство своёИскренне веря, что молодцу плыть недалечко.
Или вот, как внимателен поэт в стихотворении «Марья Ивановна Боспорская» к самым обыденным, ординарным, сиюминутным проявлениям жизни, которые в финале ввергают нас в бесконечность покаяния:
В столовке керченской из советских времёнСтолпились мы в очереди – пообедать,Тут протискивается ко мне старушечка,Тутошняя, видать, сухонькая такая, с добрым лицом:
«Сынок, – говорит, – смотри, вот я хлеб жую», – и показываетКусок серого свежего хлеба,Краешек от него отрывает беззубым ртом,Вкусно так причмокивает и приговаривает:
– Обязательно возьми, сынок, этого хлеба, попробуй,Я такой на заводе своём в столовой двадцать лет ела,Ох, я его ела, вкусный, пахучий, я ела,Да с наганом я там при входе сидела…