Получив столь весомую единовременную инъекцию Священного Писания, я беззлобно рассмеялся. И Джордж не осерчал, не воспылал гневом – он просто продолжал нести свое. Ибо что́ мы были в его глазах, как не сосуды скудельные, в каковые надлежало вливать благословенный нектар, струившийся из сосцов Пресвятой Богородицы? Его устремленный на собеседника взор вообще не замечал мирского, преходящего, бренного. Не было для него различия, где преклонить голову – под крышей ли дворца или убогой хижины; и быть может, лучшим прибежищем от бурь и ненастий оставалась для него конюшня, куда он ставил на ночь своих лошадей. (Поговаривали, что он и спал вместе с ними.) Нет, на земле ему была предуготована миссия, и эта миссия дарила ему радость бытия и спасительное забытье. С рассвета до заката он неустанно нес людям Слово Божие. Даже на городском рынке, нагружая свою повозку плодами земными, продолжал он нести в мир свет Евангелия.
Какое завидное, не скованное путами внешних условностей существование, подумалось мне. Помешанный, скажете вы? Само собой, куда уж дальше. Но в его помешательстве не было озлобленности. Ведь Джордж так ни разу и не огрел никого из нас своим длиннющим кнутом. Он всего лишь звонко щелкал им по мостовой, пытаясь внушить нам, нечестивым озорникам, что вовсе не так уж безумен, стар и беспомощен.
– Отторгните дьявола, – ораторствовал Джордж, – и обратится он в бегство. Раскройте души Господу, и Он приимет вас в лоно Свое. Омойте ваши руки, грешные, и очистите сердца ваши, неверующие… Умалитесь перед ликом Господним, и Он вас возвысит.
– Джордж, – с трудом выговорил я, безуспешно борясь со смехом, – как с тобой замечательно! Совсем как…
– Сидящему на престоле и Агнцу благословение…[14] Не делайте вреда ни земле, ни морю, ни деревам, доколе не положим печати на челах рабов Бога нашего[15].
– Ладно, ладно. Джордж, а ты помн…
– Они не будут уже ни алкать, ни жаждать, и не будет палить их солнце и никакой зной. Ибо Агнец, Который среди престола, будет пасти их и водить их на живые источники вод, и отрет Бог всякую слезу с очей их[16].
Тут Джордж вытащил огромный грязный носовой платок, красный в горошек, и вытер глаза, затем энергично высморкался.
– Аминь! Славьте Господа за мощь Его всеблагую!
Он поднялся с места и подошел к камину. На нем лежала начатая рукопись, придавленная сверху статуэткой с изображением пляшущей индусской богини. Джордж незамедлительно развернулся на сто восемьдесят градусов и громким голосом возгласил:
– Скрой, что говорили семь громов, и не пиши сего…[17] Но в те дни, когда возгласит седьмый Ангел, когда он вострубит, совершится тайна Божия, как Он благовествовал рабам Своим пророкам[18].
В этот момент мне послышалось, что снаружи встрепенулись кони. Я подошел к окну. Джордж еще сильнее повысил голос. Теперь из его горла исходил поистине трубный глас:
– Кто не убоится Тебя, Господи, и не прославит имени Твоего? Ибо Ты один свят[19].
Лошади тянули поводья, повозка сдвинулась с места, уличные мальчишки вопили от восторга, расхватывая с нее что попало. Я сделал знак Джорджу приблизиться к окну. Он все еще исходил криком:
– …Воды, которые ты видал, где сидит блудница, суть люди и народы, и племена и языки. И десять рогов…[20]
– Поспеши, Джордж, иначе они ускачут.
С быстротой молнии Джордж схватил свой кнут и выскочил на улицу.
– Изыди, Иезавель! – воззвал он. – Изыди!
И с тем же проворством, как исчез, вновь появился на пороге, протягивая нам корзину с яблоками и несколько кочанов цветной капусты.
– Примите благословение Господне, – изрек он. – Мир вам! Аминь, брат! Возрадуйся, сестра! Слава Господу на небеси!
Затем он вернулся к своей повозке, стегнул лошадей и, на все стороны раздавая благословения, исчез из поля зрения.
Лишь несколько позже обнаружил я забытую им на столе Библию – потрепанную, замусоленную, сплошь испещренную пометками, без переплета, с оторванными уголками страниц, с выпадающими листами. Но как бы то ни было, возжаждав Слова Божия, я обрел Его. «Просите, и дано будет вам. Ищите, и найдете. Стучите, и отворят вам»[21]. Я и сам понемногу заражался безумием Джорджа. Писание ударяет в голову сильнее самых крепких вин. Открыв Библию наугад, я тут же набрел на одно из своих любимых мест: