Благодаря этому напитку он мог писать по 48 часов. Без остановки!
Но в какой-то момент обычный кофе перестал тонизировать писателя. Тогда он стал жевать кофейные зерна. Однако и они скоро перестали действовать на Бальзака возбуждающе.
Именно кофеманией Бальзак подорвал себе здоровье. Одна из версий его смерти в 51 год – отравление кофе, другая – не выдержало сердце.
Писатель забирал сахар из гостиниц, где останавливался, чтобы потом есть его за работой. Гоголь вообще был большим любителем сладкого – мог целиком съесть банку варенья за один присест. Вообще он был знатным обжорой. Современников пугала его манера есть – жадно поглощая пищу, писатель наклонялся к тарелке так близко, что его волосы почти всегда ложились по краям блюда. В его карманах все время были сладости – конфеты, бублики, сахар. Он постоянно что-то жевал.
Но злая ирония судьбы – умер Гоголь от истощения, до которого довел себя голодовкой во время поста.
Гоголь рассказывал друзьям, что французские врачи якобы обнаружили у него в организме аномалию – желудок писателя был перевернут «вверх дном».
Писатель панически боялся грозы, писал только стоя, спал сидя.
Николаю Гоголю категорически не нравился его нос, хотя он и посвятил этой части тела отдельное произведение.
Кроме того, известно, что классик русской литературы никогда не имел отношений с женщинами. Целомудрие было его осознанным выбором. При этом он любил огорошить собеседников неприличными анекдотами и похабными фразами.
Одной из многочисленных причуд писателя была страсть к катанию хлебных шариков. Поэт и переводчик Николай Берг вспоминал:
«Гоголь либо ходил по комнате, из угла в угол, либо сидел и писал, катая шарики из белого хлеба, про которые говорил друзьям, что они помогают разрешению самых сложных и трудных задач. Когда он скучал за обедом, то опять же катал шарики и незаметно подбрасывал их в квас или суп рядом сидящих… Один друг собрал этих шариков целые вороха и хранит благоговейно…»
Но всем своим особенностям, кроме одной, писатель придавал мало значения. По-настоящему мучила его тафофобия – боязнь быть похороненным заживо. Говорят, что этот страх возник у Николая Гоголя из-за перенесенного в юности малярийного энцефалита. После этого он стал часто терять сознание и резко проваливаться в глубокий сон. Гоголь опасался, что в один из таких моментов его могут посчитать умершим и похоронят. Навязчивый страх писателя не давал ему покоя. Гоголь даже составил особое завещание: его должны были похоронить только при появлении признаков разложения.
Несмотря на славу чудака, Николай Васильевич не был подвержен никаким психическим расстройствам. Это подтвердили многочисленные посмертные исследования специалистов.
Примечательно и удивительно, что Достоевский, который активно лечился по поводу своих многочисленных заболеваний, никогда не обращался за помощью из-за эпилепсии. Писатель обращался за помощью к врачам из-за проблем с кишечником, легкими, соматических расстройств, а эпилепсию не рассматривал в качестве заболевания. При этом приступы переносились им очень тяжело. Но Федор Михайлович полагал, что только благодаря им не иссякает его творческий потенциал.
Летом 1867 года в Европу со своей 20-летней супругой прибыл 46-летний Федор Достоевский. Молодожены остановились в немецком городе Дрездене, сняв трехкомнатную квартиру.
Через 3 недели беззаботной жизни писатель заговорил о рулетке, а еще через несколько дней оставил Анну Григорьевну одну и уехал в Гамбург, где находилось одно из крупнейших казино. Тут-то и началось самое интересное.
«Я стала получать из Гамбурга письма, в которых муж сообщал мне о своих проигрышах и просил выслать ему деньги, – вспоминала Достоевская. – Я его просьбу исполнила, но оказалось, что и присланные он проиграл и просил вновь прислать, и я, конечно, послала».
Как только не оправдывался писатель в письмах к жене, откладывая возвращение в Дрезден:
«Подлец лакей не разбудил, как я приказывал, чтоб ехать в 11 часов в Женеву. Я проспал до половины двенадцатого. Нечего было делать, надо было отправляться в 5 часов, я пошел в 2 часа на рулетку и – все, все проиграл», – сообщал он.
Вернувшись в Дрезден, Федор Михайлович недолго наслаждался спокойной семейной жизнью: в конце июня он получил гонорар из «Русского вестника» и сорвался в Баден-Баден, на этот раз прихватив с собой супругу. Двухнедельная поездка затянулась на пять недель.