Лоран опустил руку с развязанной шнуровкой и вытянул другую.
Простые, лаконичные одежды акилосцев подчеркивали эстетику тела. Наряды вирцев, напротив, скрывали и прятали, словно были созданы замедлять и досаждать. Монотонно возясь со шнуровкой, Дэймен с презрением размышлял, приходится ли вирским любовникам по полчаса укрощать свою страсть в попытке раздеться. Наверное, в этой стране все было осознанно и расчетливо, даже занятия любовью. Хотя нет, он вспомнил, как на ринге бурлила похоть. Питомцы одевались иначе – их наряды подчеркивали легкодоступность, а тот рыжеволосый юноша развязал лишь нужную ему часть хозяйских одежд.
Покончив с лентами, Дэймен снял с Лорана темно-синий наряд, но оказалось, что это только верхний слой. Под ним скрывалась простая белая сорочка на шнуровке, доселе невидимая. Сорочка, брюки, сапоги… Дэймен замер в нерешительности.
Золотистые брови изогнулись.
– Я должен ждать, когда мой раб переборет стыдливость?
Дэймен опустился на колени. Сначала надлежало снять сапоги, затем брюки. Закончив, он поднялся и отступил на шаг. Сорочка, уже расшнурованная, слегка соскользнула, обнажая плечо. Лоран стянул ее, закинув руки за голову. Больше на нем не было ничего.
Стойкая неприязнь к Лорану сдержала естественную реакцию Дэймена на хорошо сложенное тело. Если бы не она, возможно, он испытал бы затруднения.
Потому что Лоран был само совершенство: его тело оказалось столь же прекрасным, сколь и лицо, – изящное, не как у Дэймена, хотя уже не юношеское. Гармонично развитая мускулатура говорила: этот молодой человек уже мужчина, созданный стать атлетом или моделью для скульптора. А его кожа… Светлая, гладкая, как у девушки, без единого изъяна, с золотистым пушком, спускающимся вниз от пупка.
Дэймен ожидал, что Лоран, привыкший к чрезмерной сложности вирских нарядов, будет смущен собственной наготой, однако его самоуверенное бесстыдство, очевидно, не знало границ. Он застыл перед Дэйменом, точно молодой бог, ожидающий жертвоприношения.
– Омой меня.
Рабская работа Дэймену прежде не перепадала, но он решил, что ни гордость, ни рассудок от приказа Лорана не пострадают. С ритуалом омовения он уже познакомился, однако, почувствовав едва уловимое удовлетворение Лорана, внутренне ощетинился. Работа смущала своей интимностью: стражи нет, оков нет, один мужчина прислуживает другому.
Все необходимое аккуратно расставили и разложили на виду: пузатый серебряный кувшин, куски мягчайшей ткани, масло и пенистое мыло в бутылочках из филигранного стекла с посеребренными пробками. Дэймен взял бутылочку с изображением тяжелой грозди винограда на лозе. Погладив пальцами стеклянные ягоды, он вытащил плотно присосавшуюся пробку. Вот он наполнил серебряный кувшин, и Лоран подставил спину.
Стоило полить водой – нежнейшая кожа Лорана засияла жемчугом. Покрытое мыльной пеной тело напоминало туго натянутый лук – ни намека на вялость или дряблость. Дэймен подумал, что принц участвует в атлетических состязаниях, которые иногда устраивались для придворных, и ему, как принцу, позволялось в них побеждать.
Намылив плечи, Дэймен опустился к пояснице. Брызги летели на грудь и бедра самому Дэймену, стекали ручейками, оставляя крупные сверкающие капли, которые в любой момент грозились покатиться вниз. Вода из подземных источников была обжигающе горячей; обжигала она и когда он лил ее из серебряного кувшина. Обжигал и воздух.
Дэймен все чувствовал. Чувствовал, как грудь ходит ходуном от сбившегося дыхания и не только от него. Он вспомнил, как в Акилосе его омывала золотоволосая рабыня. Мастью точь-в-точь как Лоран, она могла быть его близнецом. Вот только рабыня не вызывала неприязни. Она подошла вплотную и прильнула к Дэймену. Он вспомнил, как ее пальцы обхватили его, вспомнил прикосновение ее сосков, мягких, как переспевшие ягоды. Жилка у него на шее запульсировала.
Сейчас не время предаваться воспоминаниям. Он ведь уже спустился к округлым изгибам, упругим и скользким от мыла. Дэймен глянул вниз, и рука с мягкой тканью замедлилась. Тепличная атмосфера купален лишь усиливала эротизм происходящего, и Дэймен ощутил первые признаки возбуждения.
Изменился сам воздух – в плотной духоте желание Дэймена вдруг оказалось вполне осязаемым.
– Не будь столь самонадеян, – холодно предупредил Лоран.
– Слишком поздно, дорогуша, – отозвался Дэймен.