– Ваше высочество, регент желает вас видеть, – объявил Дэймен.
– Снова, – буркнул Торвельд, и на лбу у него залегла морщина.
Лоран отстранился от перил и посетовал:
– Он слишком меня опекает.
Посмотрев на него, Торвельд перестал хмуриться.
– А ты не спешил, – шепнул Лоран, проходя мимо Дэймена.
Дэймен остался наедине с Торвельдом. Здесь, на балконе царило спокойствие. Голоса придворных звучали приглушенно, словно вдалеке. Куда громче и ближе были жужжание насекомых и мерный, неспешный шелест зелени. Дэймен вдруг спохватился, что не опустил глаза долу. Впрочем, Торвельд совершенно его не замечал.
– Он находка, – с чувством проговорил Торвельд. – Держу пари, ты не поверишь, что принц станет завидовать рабу. А я вот, не задумываясь, поменялся бы с тобой местами.
«Ты его не знаешь, – подумал Дэймен. – Ты ничего о нем не знаешь. Ты знаком с ним лишь один вечер».
– Кажется, увеселения вот-вот начнутся, – сказал он вслух.
– Да, конечно, – произнес Торвельд, и вслед за Лораном они вернулись в зал.
Дэймену в жизни довелось лицезреть немало представлений, но в Вире «забавы» и «развлечения» наполнялись особым смыслом. Когда Ансель появился перед зрителями с жердью в руках, Дэймен приготовился увидеть нечто такое, от чего патранцы потеряют сознание. Однако Ансель лишь поочередно поднес концы жерди к факелу в стенной петле, и они загорелись.
Он исполнил факельный танец – подбрасывал и ловил жердь, крутил ее в руках, рисуя пламенем извилистые формы, круги и живые фигуры. Рыжие волосы Анселя красиво смотрелись среди красно-оранжевого пламени. И даже без гипнотической игры огня танец завораживал. Сложные па исполнялись непринужденно, чувственно, с легчайшим эротизмом. Дэймен посмотрел на Анселя с еще бо́льшим уважением, восхищенный отменной физической формой и самодисциплиной, необходимыми для такого танца. Впервые на его памяти вирский питомец демонстрировал мастерство в чем-то помимо ношения нарядов и плотских утех.
В зале царило расслабленное спокойствие. Дэймена снова посадили на поводок и, судя по всему, использовали в качестве дуэньи. Лоран вел себя нейтрально и сдержанно, словно пытался вежливо отвадить нежеланного поклонника. «Сам себя обхитрил и загнал в угол», – насмешливо подумал Дэймен. У него на глазах слуга Торвельда взял персик и нож, под чутким руководством своего господина отрезал ломтик и протянул Лорану. Тот вежливо принял угощение, а когда съел, слуга вынул из рукава салфетку из прозрачного шелка с золотой нитью по краю и с поклоном вручил Лорану. Тот вытер длинные изящные пальцы и вернул салфетку мятой.
– Отличное представление, – не удержавшись, съязвил Дэймен.
– Слуга Торвельда запасливее тебя, – только и ответил Лоран.
– У меня нет рукавов, чтобы носить салфетки, – парировал Дэймен. – И буду только рад, если мне дадут нож.
– А вилку? – полюбопытствовал Лоран.
Ответить помешали аплодисменты и сутолока. Факельный танец закончился, но в дальнем конце зала затевали что-то иное.
Словно упирающегося жеребенка, вирский надсмотрщик волок в центр зала Эразма.
Дэймен услышал, как серебристым девичьим голоском кто-то сказал:
– Раз уж акилосские рабы вам по нраву, я решил, пускай один из них перед нами выступит.
Это был Никез, пришедший из-за глупого спора о своей сережке.
Торвельд добродушно покачал головой.
– Лоран, – начал он, – король Акилоса провел вас. Это, определенно, не дворцовый раб. Выучки никакой – он даже сидеть спокойно не может. Думаю, Кастор просто нарядил служек и отправил вам. Хотя этот красив, – похвалил Торвельд и чуть изменившимся голосом добавил: – Очень красив.
Эразм впрямь был очень красив. Он был исключением среди исключительных рабов, тщательно отобранных для службы принцу. Но где его грация, где изящество, где отточенное мастерство? Эразм опустился-таки на колени, но, казалось, не падал лишь потому, что суставы заклинило, а сжатые кулаки свела судорога.
– Красивы они или нет, две дюжины необученных рабов в Базаль я увезти не могу, – заявил Торвельд.
Дэймен схватил Никеза за запястье.
– Что ты наделал?
– Пусти! Ничего я не наделал! – воскликнул Никез и, едва Дэймен разжал его руку, начал ее тереть. Потом повернулся к Лорану. – Вы позволяете ему так разговаривать с теми, кто благороднее него.
– С теми, кто благороднее, – нет, – ответил Лоран.
Никез покраснел. Ансель продолжал лениво крутить жердь. Дрожащее пламя светило оранжевым и едва не обжигало окружающих. Эразм побледнел. Казалось, его сейчас вырвет у всех на глазах.