Йоханн явно готов был еще долго пересказывать мне городские сплетни, но я отослал его. Мне хотелось побыть одному и немного успокоиться. Подобно большинству людей, переживших сильные потрясения, мне вновь захотелось воскресить события последних дней, и я удивился, в какой причудливый клубок они сплелись. Я слышал, как в ночной тишине над башней замка полощутся два флага. Флаг с гербом покойного герцога приспустили, а вверх вознесся флаг с гербом Руритании. «Еще одну ночь мне суждено прожить под этим гербом», — подумал я и в следующий миг улыбнулся: ко всему, оказывается, привыкаешь. Я совсем упустил из вида, что сегодня флаг Руритании вознесся уже не в мою честь.
Потом в комнату вошел Фриц фон Тарленхайм. Я стоял у окна. Рамы были распахнуты, и я машинально отколупывал от них пальцем куски извести — последнее воспоминание о «лестнице Иакова». Фриц сообщил, что король ждет меня. Мы покинули темницу и, пройдя по подвесному мосту, вошли в комнату, которая еще сутки назад принадлежала Черному Майклу.
Король возлежал на постели. При нем неотлучно находился доктор из Тарленхайма. Он сразу предупредил меня, что разговор должен быть коротким.
Когда я подошел к королю, тот пожал мне руку. Фриц и доктор отошли к окну; мы с королем остались одни.
Я снял перстень короля и надел на его палец.
— Я старался не посрамить вас, сир, — сказал я.
— Мне трудно долго говорить, — слабым голосом начал он, — поэтому сразу к делу. Мы очень спорили с Саптом и маршалом (маршала мы поставили обо всем в известность). Я хотел взять вас с собой в Стрелсау, рассказать, что вы сделали для страны и оставить вас при дворе. Вы были бы моим советчиком и ближайшим другом, кузен Рудольф. Но они не согласны со мной. Они говорят, что всю эту историю нужно сохранить в тайне.
— Я согласен с ними, сир. Отпустите меня. Я сделал все, что мог.
— И сделали так, как не сделать никому, кроме вас. Когда меня снова увидят в столице, я отращу бороду. Я буду изможден после болезни, и никто не удивится, что у короля изменилось лицо. Я постараюсь, кузен, чтобы больше они не нашли в короле никаких перемен. Вы научили меня: теперь я знаю, каким надо быть королю.
— Не перехваливайте меня, сир, — сказал я. — Вынужден вам признаться, что я только чудом не стал еще большим предателем, чем ваш брат.
Он недоуменно посмотрел на меня. Но великие мира сего предпочитают не разгадывать загадок, и король не стал углубляться в эту тему. Взгляд его упал на кольцо Флавии. Я ждал, что он спросит о нем, но он лишь коснулся его пальцем, затем устало откинулся на подушки.
— Не знаю, когда мы снова увидимся, — едва слышно проговорил он.
— Когда я понадоблюсь вашему величеству, — ответил я.
Он закрыл глаза. Фриц и доктор приблизились к нам. Я поцеловал королю руку, и Фриц вывел меня из комнаты.
Выведя меня из спальни короля, Фриц свернул не на мост, а налево, и мы пошли по красивому коридору дворца.
— Куда вы меня ведете? — спросил я.
Стараясь не встречаться со мной взглядом, Фриц ответил:
— Она послала за вами. Когда расстанетесь, выходите на мост. Я буду ждать вас там.
— Интересно, зачем я ей понадобился? — задыхаясь от волнения, спросил я.
Он пожал плечами.
— Она все знает?
— Да.
Он открыл дверь и, тихонько подтолкнув меня вперед, закрыл ее за моей спиной. Я очутился в маленькой, богато обставленной гостиной. Освещена она была тускло, и сначала мне показалось, что там никого нет. Потом я увидел Флавию. Она стояла у окна. Я подошел к ней и, опустившись на колени, прижал к губам ее руку. Она стояла, как и прежде, не произнося ни слова. Я встал и посмотрел ей в лицо. Она была сейчас еще прекраснее, чем раньше.
— Флавия! — невольно вырвалось у меня.
Она вздрогнула, оглянулась и крепко обняла меня.
— Ну-ка быстро садитесь! Вам нельзя долго стоять — вы же ранены.
Она усадила меня на кушетку и положила руку мне на лоб.
— Какая у вас горячая голова!.. — сказала она, опустившись рядом со мной на колени и крепко прижалась головой к моему лицу. — Какая у вас горячая голова, любимый! — повторила она.
Я пришел просить у нее прощения, но вместо этого у меня вырвалось:
— Я люблю вас, Флавия! Люблю, как никогда никого не любил.
Любовь даже тупицу может превратить в мудреца. И вот, увидев Флавию, я вдруг понял, что ее мало волнует, за кого я себя выдавал. Самым страшным для нее было бы другое. Она боялась, как бы моя любовь к ней не оказалась чем-то столь же наигранным, как и моя роль короля.
— Я люблю вас, Флавия, и буду любить всегда, — продолжал я.