- Не выйти ли нам на разведку? - наконец спросил шепотом Ашот и посмотрел на Асо: на кого же еще мог он рассчитывать в этот страшный час?
- Пойдем. Поищем следы, - согласился Асо.
Они осторожно открыли дверь и оглядели с порога весь видимый отсюда мир - скалистую стену напротив пещеры да растрепанные кусты под нею, - затем, набравшись мужества, вышли.
Высоко подняв копья, ребята сделали несколько шагов вперед и оглянулись. За ними следовало все население пещеры, тоже вооруженное копьями. Вид у ребят был испуганный, и, конечно же, шли они за Ашотом и Асо не затем, чтобы поразить врага, - им просто страшно было оставаться в пещере. Ограбленное жилье уже казалось опасным местом.
Ашот решил, что кого-то надо оставить в пещере, и Шушик с Саркисом вернулись к костру. А Гагик, высоко подняв топор, вышел вперед.
- Нас ограбил человек! - вдруг воскликнул он, указывая на следы, четко видневшиеся на снегу.
И действительно, словно босой человек прошел здесь.
- Приготовить оружие! - то ли «желая подбодрить себя, то ли для того, чтобы напугать врага, совсем, казалось, некстати крикнул Ашот.
Пройдя несколько шагов вперед, он наклонился над следами, внимательно осмотрел их и твердо сказал:
- Медведь.
Ребята инстинктивно попятились, вернулись к пещере и остановились у дверей, готовые в любую минуту спрятаться за ними.
- Пьян, наверное, бедняга. Молодое вино бродит в желудке и кружит ему голову - шептал Гагик, а у самого зуб на зуб не попадал. Ох, как холодно! - говорил он дрожа.
Aco понимал, отчего так холодно Гагику, но виду не показывал, щадил. «Эх, - думал он, - не все же люди смелые!..»
- Пойду согреюсь, - сказал Гагик и вернулся в пещеру.
- Что там такое? - вскинулась Шушик.
- Ничего пустяки.
- Какие пустяки?
- Да ничего… медведь. Какой-то трусоватый медведь. Приковылял, слопал наши запасы и сбежал.
- Что же вы теперь будете делать?
- Убьем его.
И Гагик, приняв воинственный вид, добавил, взглянув на съежившуюся от страха девочку:
- Не дадим же мы ему переварить украденное!
Он сказал это с таким беззаботным видом, словно речь шла не о диком звере, а о новорожденном ягненке.
- А как же вы убьете медведя? - наивно спросила Шушик.
Как? Да как всегда: дадим топором по башке, и все.
В пещеру вошли Ашот и Асо. Они положили в огонь несколько длинных поленьев и присели у костра.
- Из-за тебя мы голодными остались! - поднял голову Саркис. Он, казалось, был не столько испуган, сколько раздражен. - Почему ты никого не оставил в пещере?
- Не ной! - прикрикнул на него Ашот.
Ложное самолюбие не позволило ему признать свою ошибку.
- Ты… ты… ты! - продолжал кричать Саркис, совершенно утратив самообладание.
Ребята изумленно переглянулись: «Что с ним такое случилось?»
Ашот с трудом сдерживал себя, руки у него дрожали. Столкновение казалось неизбежным, но он стиснул зубы и смолчал.
- Выйдем, Асо, - позвал он пастушка.
- Пусть потеплеет немного, чего вы торопитесь? - притворно беззаботным тоном сказал Гагик.
- Нет, надо пойти по следам, посмотреть, где он, наш недруг. Не уснул ли где-нибудь. Тогда - топором по голове, и… - Ашот запнулся и не договорил: должно быть, побоялся насмешек Гагика.
Саркис вскочил. Его потухшие было глаза загорелись. Он хотел еще что-то сказать, махнул рукой и снова сел.
Мальчик вообще был в этот день каким-то странным, раздраженным и смотрел на всех мутным, беспокойным взглядом.
Чем это было вызвано? Страхом или чем-нибудь еще? По распоряжению Ашота, Саркис и Шушик должны были оставаться в пещере, для безопасности прислонив к дверям тяжелые бревна, и поддерживать в костре жаркий огонь.
- А мы пойдем, - сказал он. - Раз медведь выпил столько маджара, он, несомненно, должен быть пьян.
С топором в одной руке, с копьем в другой, он пошел вперед по следам мишки, а Асо и Гагик - за ним.
Выйдя из. «коридора», медведь свернул вправо и пошел вверх, в скалы. В одном месте, среди кустов, он, видимо, валялся. А в нескольких шагах отсюда снова лежал, но уже на снегу. Ашот молча показывал на эти следы товарищам и постукивал себя пальцем по лбу: «У мохнатого тут не все в порядке» - говорил этот жест.
И у мальчика родилась сумасшедшая идея - найти зверя спящим и хватить его топором по башке! Вот это будет дело! Тут уж им ни снег, ни зима не будут страшны - живи себе спокойно до весны!
Эта мысль так захватила Ашота, показалась ему такой реальной, осуществимой, что страх, таившийся в его сердце, сменился понемногу дерзостью. И сейчас, когда слышался какой-нибудь шорох или что-то шевелилось в кустах, он тотчас же возбужденно напрягался - не от боязни, а от родившейся в его сумасбродном воображении жажды уничтожить врага.