Когда все было сделано, Асо позвал Бойнаха и вместе с ним спустился в Дубняк.
— Куда, Асо?… — крикнул ему вслед Гагик.
— За дровами…
Вот так старший! Ничего и не скажет!.. О том, что тебе нужно делать, догадывайся сам, иного способа нет…
И Ашот с Гагиком решили, что им тоже следует идти за топливом. Однако направились они не в Дубняк, а к злополучной пещере, из которой их выбросил поток. Под нею было немало валежника, вынесенного водой и застрявшего в кустах.
Когда мальчики вернулись, Асо был уже дома. Сидя у костра, он ковырял деревянным шилом свой изодранный лапоть.
Шушик спала в своей теплой постели, но очень неспокойным сном. Ее щеки горели. У девочки был, по-видимому, сильный жар.
Вскоре она проснулась и попросила пить.
Ну как ее напоишь? Можно бы, как всегда, раскалить камни и положить их в снег, но…
— Холодная вода повредит. Ей хорошо бы дать чаю, — сумрачно сказал Ашот.
— Чаю!.. Но в чем его вскипятить? Где посуда? И где, наконец, чай? — отозвался Гагик.
— Посуду изготовить нетрудно, — поднял голову Сар-кис. — Помнишь, мы читали в школе, как делали посуду в доисторические времена.
— Из глины? Но где в этих скалах мы достанем глину? — пожал плечами Ашот.
— А это что — не глина? — с трудом приподнявшись на постели, показал Саркис на рыжий камень, лежавший у костра.
— Глина?
— Да, окаменевшая глина… — И, видя, что его не поняли, Саркис стал объяснять.
Говорил Саркис стесняясь, смущенным, даже мрачным тоном. Ну, да ведь он вообще впервые за все это время предлагал что-то свое, впервые делал попытку чем-то помочь коллективу. Отсюда и робость, скованность.
— Разве не ясно, — говорил он, — что эти рыжие скалы вокруг нас известняковые? А ведь известняк образуется в море. Здесь тоже раньше было море, значит — должна быть и глина. Ее наносили горные потоки, и под тяжестью воды она окаменевала. А потом на нее давили и слои земли…
Товарищи внимательно слушали Саркиса. Они знали, что Саркис любит геологию и мечтает по окончании школы, поступить на геологический факультет Ереванского университета. Когда он предложил Асо вместо кремня какой-то желто-белый камень, это ведь тоже не было случайностью. В камнях-то он здорово разбирался.
— Да, но сейчас это все-таки камень, а камень нам не нужен, нужна глина, — заявил Ашот.
— А если мы положим его в воду, размокнет? — спросил Гагик.
— Размокнет, — подтвердил Саркис, но тотчас же поторопился добавить: — В течение столетий, конечно, размокнет… Но если вы найдете где-нибудь поблизости сырое местечко, то там могут оказаться такие камни, но уже превратившиеся в глину.
И Саркис с легким вздохом откинулся на постель. Он устал от такого долгого разговора — был еще слишком слаб.
— Ох, — хлопнул себя по лбу Гагик, — да ведь эта дьявольская вода в течение веков вытекала из пещеры! Пойдем, ребята, там под тростниками должна быть глина!
Саркис улыбнулся и кивнул головой, подтверждая догадку Гагика.
Ребята взяли с собой тлеющую головешку, а Асо вытащил из своей постели несколько еловых веток. Спотыкаясь в темноте, они пошли к Ивняку, зажгли там еловые ветки и при их свете начали с корнями вырывать камыши. Заостренными палками мальчики раскапывали сырую землю, но это была не глина, а только растительный перегной, скопившийся тут за многие-многие годы.
Еловые факелы догорели и погасли. Асо разжег костер и продолжал копать то тут, то там.
Несколько ниже тростников поток, вырвавшись из пещеры, образовал небольшой, со скатом обрыв. В свете костра Асо различил на этом скате рыжую полосу. Он, ковырнул ее пальцем: глина! Схватив каменную мотыгу, мальчик начал торопливо копать.
— Чем ты там занят, Асо? — крикнул ему сверху Гагик. — Ничего не выходит? Не пойти ли нам лучше домой?
— Чем я могу быть занят? Глину копаю, — невозмутимо отозвался пастушок.
— Глину? Милый ты мой! Что же ты молчишь, ничего не говоришь?!
— Что ж тут говорить? Работать надо.
Ашот с Гагиком сошли вниз и, увидев желтую глину, принялись рьяно помогать Асо.
— Какой только у нас теперь посуды не будет! — заранее восторгался Гагик. — Такую гончарню устрою, что… Эй, парень, ты хотя бы с курицы брал пример: снесет яйцо и давай кудахтать — всему миру знать дает. А ты? Такое добро нашел — и молчишь!