Меня предупреждали, что власти могут попытаться ограничить пределы моих изысканий. Мне рассказывали, что переводчики, предоставленные ВОКСом, в той или иной мере играют роль тайных агентов, которым поручено водить меня предписанными путями. Содействие, которое оказал мне ВОКС, оказалось не слишком ценным. Эта организация была в какой-то мере деморализована не то добровольной, не то вынужденной отставкой своего руководителя [Ольги Каменевой], сестры Льва Троцкого. Между тем Наркоминдел – внешнеполитическое ведомство большевиков – организовал для меня несколько важных встреч. Я побеседовал с исполняющим обязанности министра иностранных дел [Львом] Караханом, с [Самуилом] Каганом, ведающим англо-американскими отношениями, с руководителем Отдела печати и главным цензором [Борисом] Волиным. Мне также выпала честь обсудить экономическое положение Советской России с одним из самых талантливых финансовых экспертов [Виталием] Коробковым, директором государственного банка. Ко мне относились с безупречной предупредительностью. Я действительно слышал подозрительный щелчок каждый раз, когда звонил кому-нибудь по телефону. Гиды не показывали мне убогость и нищету, которыми изобилует Москва. Но ни ВОКС, ни Наркоминдел не пытались чинить мне препоны. Никто не препятствовал моей свободе передвижения.
Я отказался от осмотра роддомов и санаториев выходного дня для трудящихся, практически обязательного для каждого приезжего. Я предпочел спонтанные встречи и экскурсии по воле случая.
Почем рубли?
Мне никогда не забыть декорации, которыми Россия еще с императорских времен наповал сражала своих гостей. Грозная, но бесполезная пушка, которую один из царей выставил напоказ для того, чтобы произвести впечатление на прусского посла, по-прежнему стоит в Кремле. Фаворит императрицы Екатерины Потемкин некогда устанавливал деревни-декорации вдоль пути ее кортежа, чтобы убедить свою госпожу в процветании ее владений. Такого рода практику поныне именуют «потемкинскими деревнями».
«Боюсь, – честно признался я одному представителю российского правительства, – что мне будут показывать потемкинские деревни».
Он рассмеялся.
«Не слишком ли дорого было бы возводить хоть одну такую деревню для каждого приезжего?»
Советскому правительству нет нужды возрождать грубые театральные уловки фаворита великой Екатерины. В наши дни власть может прибегать к статистике. Каждый путешественник и каждая делегация возвращаются из России с колоссальным количеством статистических данных, предоставленных властями. Статистические данные не обязательно фальшивы. Для сведущего человека, который умеет их правильно читать, они вполне корректно раскрывают картину острого экономического кризиса, во власти которого находится Россия. Однако случайный читатель может воспринять их как поражающие свидетельства все возрастающего процветания и достижений.
Российская статистика оперирует рублями. К несчастью, рубли бывают очень разные. Есть рубль предвоенный, обесцененный рубль военного времени, рубль послевоенного периода, доведенный инфляцией до астрономических чисел. Существует официальная ценность рубля, согласно которой текущий обменный курс произвольно зафиксирован на отметке 51,5 цента. Однако тот же самый рубль можно приобрести за треть и менее от этой суммы в Варшаве или Берлине. На черном рынке в самой России он обращается за половину официальной цены. Подсчеты большевистских статистиков говорят о росте покупательной способности российской валюты в самом ближайшем будущем. Ничто из текущих экономических условий не дает оснований для таких выводов. Во всех расчетах, где фигурирует рубль, главное задаться вопросом: «Какой рубль?» Золотой рубль, рубль в Берлине, рубль в Москве, официальный рубль, неофициальный рубль – все они представляют разный стандарт ценности. Рубль не является мерилом с приемлемой определённостью. Его ценность невозможно зафиксировать без точного определения места и времени.
Помимо этого российская статистика не опирается на общепринятые временные рамки. В определенных целях это служит большевикам для того, чтобы сравнивать прогресс последних лет с 1920–1922 годами, когда промышленность и сельское хозяйство были совершенно дезорганизованы. С опорой на такую базу для сравнения можно выводить поразительные проценты роста. Для других целей большевистский статистик сравнит с предвоенным периодом. Он выбирает тот базис для сравнения, который наиболее благоприятствует его тезису, а тезис у него имеется всегда. Наука, как и искусство, политика, как и закон, для него не более чем инструменты классовой борьбы. Вот почему российские статистические данные, даже не будучи преднамеренно искажены, склонны производить совершенно сбивающее с толку впечатление.