Но вот моряк рывком повернул голову, чтоб не так бил в глаза свет прожекторов от самолета, и Крайнюк узнал резко очерченный профиль, крутой подбородок и блеск глубоко посаженных под густыми бровями глаз. Да. Это Павло Заброда. Теперь уже никаких сомнений.
Крайнюк ускорил шаг и увидел, как Павло снял на какое-то мгновение мичманку и вытер платком вспотевший лоб. В лучах прожекторов холодно засветились его волосы, совсем белые, словно припорошенные снегом. Поседел. Когда же это он? Неужели там, в черной пропасти забвения, когда его все искали. Наверное.
- Павло Иванович! - крикнул Крайнюк, и старый чемоданчик выпал из рук и ударился об асфальтовую дорожку.
Крайнюк не обратил на это внимания. Он обнял Заброду и трижды горячо поцеловал. Заброда ответил ему тем же. А потом поднял потертый чемоданчик, подал Крайнюку.
- Ну, вот и порядок. И хорошо, что прилетели, - сказал он. - Потому что мне никак нельзя. Отпуск свой я уже использовал, а второго не дадут… Работы уйма… А как летелось?
- Спасибо. Спокойно…
- Только бы спокойно…
Крайнюк заметил у него в руке потрепанную и зачитанную до дыр книгу «Матросы идут по земле». Хотел что-то сказать, но к горлу подкатилась горячая волна и все слова исчезли.
- Спокойствие в нашем возрасте - залог здоровья, - продолжал Заброда. - Мне кажется, что именно от чрезмерного волнения и нервозности начинаются почти все неприятности в организме человека.
Ну что ты скажешь? Каким был, таким и остался. Медицина, охрана здоровья человека у него на первом плане.
- А зачем эта книга? - наконец спросил Крайнюк.
- Я думал, что будет много пассажиров и встречающих. И может, мы не узнаем друг друга. Вот и взял книгу.
Прожекторы на самолете погасли, и их обступила непроглядная темнота. Но глаза скоро привыкли к ней, засинело и высокое небо, на горизонте проступила бледно-желтая, постепенно краснеющая полоса, наконец вспыхнувшая густым кровавым багрянцем.
Заброда и Крайнюк прошли через небольшой, еще пустой зал и вышли на площадь, остановились у широкой дороги, ведущей в город. Закурили. Павло еще раз снял мичманку и вытер платком выступивший на лбу пот. Крайнюку снова бросились в глаза его густые седые волосы. А ведь он еще молод…
- Ну, так как же вы живете теперь? - спросил Крайнюк.
- Спасибо, Петро Степанович, сейчас живу хорошо. Лучше и не надо. Женат, две дочки уже: Наталочка в пятом классе, а Галинка только в первый пошла.
- А я уже дважды дед, - улыбаясь, похвастался Крайнюк.
- Знаете, кто у меня жена? - спросил Заброда.
- Да откуда же мне знать, если я о вас вон как долго ничего не знал!
Павло печально улыбнулся и помолчал, словно что-то припоминая.
- А вы помните семью Горностаев в Севастополе, сестер Ольгу и Оксану?
- Еще бы! - горячо откликнулся Крайнюк. - Такие, как Варвара Горностай, не забываются. Интересно, где они теперь?
- Старики в Прибалтике. Платон Григорьевич работал там на одном из заводов, сейчас уже пенсионер… А Оксана погибла… Замучили в гестапо… Радисткой работала.
- «Чайка»?! - взволнованно выкрикнул Крайнюк.
- Да, «Чайка»… А у Ольги жених Сашко погиб под Ленинградом. Горе еще крепче сблизило меня с этой семьей. Короче говоря, когда меня через некоторое время перевели в Кронштадт, я поехал туда не один, а с Ольгой. Поженились мы…
- Так вот оно что… - задумчиво протянул Крайнюк.
В это время подошел автобус и из него вывалилась толпа пассажиров на первый самолет, что скоро должен был вылетать на Киев через Херсон. К автобусу спешили с ночной смены служащие аэропорта, техники, мотористы и еще какие-то люди, что жили здесь, поблизости, а работали в городе.
Павло с Крайнюком сели рядом и долго молчали, погрузившись в воспоминания. Не хотелось сейчас начинать разговор, из-за которого они встретились. У них еще есть время.
Автобус летел на полной скорости, и перед ними до самого горизонта расстилалась широкая дорога, освещенная щедрым утренним солнцем…
…Ольга, возвратясь с работы, застала их в полутемной накуренной комнате, вконец усталых и голодных. Даже свет забыли зажечь. Или, может, им так лучше, в сумерках. Дети в соседней комнате готовят уроки, а тут вот уж который час длится исповедь. Павло говорит и говорит, а гость слушает. Ничего не записывает, перед ним даже бумаги и карандаша нет, только пепельница полным-полна окурков. Ольга остановилась на пороге, веселая, румяная, словно принесла свежий морской ветер в белом платке с длинными кистями, как в парусе…
Поздоровавшись с Крайнюком, она решительно заявила:
- Ну, хватит вам! Давайте обедать, еще наговоритесь.
- Сейчас, Олечка, одну минутку, - просит Павло.
- Никаких минут. Человек с дороги, а ты его разговорами угощаешь. Хорош у меня хозяин… Убирайте со стола свои трубки и окурки. И окно откройте. Дыму - хоть топор вешай… Уж эти мне мужчины…
В комнате вспыхнул яркий свет, в распахнутое окно ворвались запахи моря и степи. Заискрились хрустальные рюмки, заблестела посуда. Зазвенели веселые детские голоса. Тяжелое прошлое, только что царившее в комнате, отодвинулось куда-то, и стало весело, радостно, уютно. Ольга усадила всех за стол и первая подняла рюмку:
- Дорогие мои! Вижу, трудный разговор был у вас сегодня. Разбередили старое. Давайте выпьем эту рюмку за то, чтоб не было больше войны. Вот и все. Любую женщину спросите - и она вам так скажет. Я уверена в этом. Уверена.
Послышался звонок, и Наталочка убежала открывать дверь. Еще из коридора она закричала:
- Телеграмма! Нам телеграмма…
- Откуда? - спросила Ольга.
- Из Севастополя.
- Давай сюда…
Наталочка остановилась у порога и громко прочитала:
- «От всего сердца приветствую однополчан приехать не могу воспаление легких целую ваш Михаило Бойчак».
- Ого! Не забыл, значит. А откуда он знает? - удивился Павло.
- Я ему телеграфировал, - признался Крайшок.
- А как он там поживает, наш Мишко?
- Он теперь заместитель командира воинской части. Молодец. Все такой же живой, энергичный. Ему бы на катере сюда, как на крыльях, прилететь. Да вот на тебе, захворал… Очень жаль…
- Я так хотел бы его увидеть, - вздохнул Павло.
- Он бы тоже много интересного рассказал. За один день мы с вами перевернули все, что произошло за семнадцать лет. Словно в каком-то удивительном романе. Семнадцать лет за один день. Я кое-что припомнил вчера в Киеве, вы сегодня рассказали мне все то, чего я не знал поныне. Я долго вас разыскивал… Но после войны мои связи с моряками ослабели и никто мне ничего не сказал.
- Да ведь про это мало кто и знал, Петро Степанович. Даже мать и сестры долгое время не знали о моих скитаниях по лагерям на чужбине. Наверное, догадывались, но я молчал, да и они не расспрашивали. Тогда были не те времена…
- Понимаю…
- А потом завертелся… Да и самому хотелось обо всем забыть. За много лет сегодня впервые разбередил тяжелое прошлое.
- Теперь бы нам сюда еще Мишка Бойчака, так сказать, третьего вспоминающего, чтобы рассказал все то, чего мы с вами не видели и не знаем… И чтобы так, как и у нас, все за один день, - тихо сказал Крайнюк.
- А вы так и напишите, - весело сказал Павло.
- Как?
- Да как только что сказали. Действие романа происходит в течение суток, а содержит в себе события за семнадцать лет.
Павло поднялся и взволнованно зашагал по комнате. Подошел к раскрытому окну.
Над широким лиманом расстилался густой туман. Он наползал издалека, словно с той стороны, что лежала за морем, и был мутный и густой, будто кто-то обматывал землю серыми, давно не стиранными бинтами.
Павло Заброда насупил брови и рывком закрыл окно. В доме сразу стало тихо и уютно. Из крана в кухне звонко капала вода.