— Нет, Улисс. Такую жертву я не приму. Ты пилот. А пилоты должны летать. На то они и пилоты…
Глава одиннадцатая
ЧЕРТЕЖИ МЕЧТЫ
Из космофлота я, конечно, не ушел. Нас с Робином перевели на линию Луна — Юпитер, и мы ушли в рейс с группой планетологов. Мы высаживались на спутники этой гигантской планеты. На Ио и Ганимеде поставили новые автоматические станции. Исследователи оказались отчаянными ребятами, все они были ярыми сторонниками быстрейшего заселения больших спутников Юпитера и неутомимо искали подтверждения своим доводам. Один из них, Олег Рунич, особенно нервировал нас. Он был убежден, что в глубинах океана Юпитера существует замкнутая органическая жизнь, и так и лез в десантной лодке поближе к атмосфере планеты, чтобы испытать какой-то необычайно чувствительный прибор — регистратор биомассы.
Словом, у нас было много хлопот с планетологами. Но когда мы их удерживали, ссылаясь на коварство Ю-поля, они возражали, ссылаясь на наш знаменитый экспериментальный полет вне времени.
Беспокойный это был рейс. И когда мы наконец благополучно возвратились на Луну, я почувствовал необходимость разрядки.
Нам с Робином дали двухмесячный отпуск. Я, разумеется, собрался с ближайшим рейсовым на Землю. Робина отец уговорил остаться на Луне.
— Хочет, чтобы я ему помог обработать какие-то вычисления на Узле связи, — сказал Робин.
— Нет, — сказал я, — хочет привязать тебя к Узлу семейным узелком. Договаривай уж до конца.
— Похоже, — согласился он. — Особенно Дед настаивает.
— Ну как же! Династия Грековых — космических связистов. Ты бы женился, Робин. Династия так уж династия. — Преемственность надо обеспечить, чтобы дело не заглохло.
— И женюсь, — сказал Робин своим невозмутимым тоном. — Одному тебе, что ли, можно?
Андра встретила меня в космопорту. Повисла у меня на шее, шепнула:
— Обещал носить на руках — так неси!
Недолго думая я подхватил ее, смеющуюся, на руки и понес сквозь толпу. На площади перед зданием космопорта Андра высвободилась. Озабоченно поправила прическу, потом критически оглядела меня и, найдя, что я порядком обносился, потащила в ближайший рипарт.
Мне доставляло неизъяснимое удовольствие подчиняться ей во всем. В зеркале рипарта я увидел на своем лице незнакомую улыбку — благодушную и туповатую. Странное дело — я никак не мог согнать ее с лица, она все время возвращалась, я чувствовал это. Так я и сидел с этой улыбочкой дома за столом, попивая кофе и заедая яблочным пирогом и очередными грандиозными проектами из области этнолингвистики. Потом мы взяли машину и укатили к морю, и я, блаженно улыбаясь и закрыв глаза, лежал на теплом песке в дюнах, и Андра натерла меня какой-то новой мазью, предохраняющей от ожогов. От шершавых, нагретых солнцем сосен шел отличный смолистый дух. Мы надели маски и ласты и, включив дыхательные аппараты, надолго ушли под воду, и плавали, и бродили, взявшись за руки, среди леса водорослей. А потом опять лежали на песке и смотрели, как закатное красное солнце погружается в море.
Наверное, это и было счастье.
Дни стояли сказочные — тихие солнечные дни начала сентября. По утрам я отвозил Андру в Веду Гумана, а к концу занятий приезжал за ней. Все с той же благодушной улыбкой я ожидал ее в вестибюле, и она сбегала по лестнице в неизменном сопровождении двух-трех юных гуманитариев, и я, улыбаясь, оттирал эскорт плечом. Гуманитарии умолкали на полуслове и несколько ошарашенно смотрели, как я усаживал Андру в машину. Моя жена, высунувшись из окошка, докрикивала им окончание разговора, но я включал первую скорость. Андра сердито поворачивалась ко мне:
— Как не стыдно, Улисс! Ты ведешь себя как маленький…
Выговор разбивался о мою улыбку. Я посылал ей менто: «Люблю».
— В конце концов, просто невежливо, — не сразу сдавалась Андра.
«Люблю», — твердил я.
Ничто на свете, кроме нее, меня не интересовало. Даже читать было неохота. Стоило Андре выйти из комнаты, как я вскакивал и шел за ней. Я просто не выносил ее отсутствия.
На второй день Андра сказала:
— Вечером мы поедем к матери. — И, предупреждая мои возражения, быстро добавила: — Мама как будто примирилась.
— А что ей оставалось? — буркнул я.
— Будь повежливее и не вздумай торопить меня домой, — сказала Андра. — У мамы сейчас очень трудная полоса.
«Трудная полоса». Я восхищенно смотрел на свою жену. Мне ужасно нравился ее голос и все, что она говорила, каждое слово.
— Отец недавно говорил с ней…