Работа спасала, конечно. Денно и нощно. Жил я в пристройке при больнице, быт самый невзыскательный, утром кофе с бутербродом, днем супец от нашей поварихи и тушеная картошка с мясом, кормили неплохо, свое хозяйство. Хотя, допускаю, подкладывала она мне кусок пожирнее и послаще. В те времена чуть не главной добродетелью женщины было стремление накормить мужчину, процветал буйным цветом домойстрой, особенно в провинции. Про обеды в ресторане и не слыхивали, а само заведение считалось чуть не вертепом, куда приличная женщина ни за какие коврижки не пойдет. Кстати, единственный ресторан у них носил гордое название «Космос».
– Чисто люди жили, не то что теперь, – сказал, ни к кому не относясь, Степан Ильич.
Инесса фыркнула.
– Работа, как я сказал, очень способствовала быстрому течению времени, недели так и мелькали. Лечил я все, и травмы, и гинекологических, и за окулиста приходилось. Натаскался как ни в какой приличной городской больнице не натаскают. Опыт приобрел колоссальный. Иногда звонил своему профессору, консультировался. Народ хороший, послушный, но суеверный и слегка дикий, масса предрассудков насчет луны, пустых ведер, воющих собак и черных кошек. Особая статья: вещие сны. И как водится, конкурирующая фирма – местная знахарка Оля, крепкая краснощекая чернобровая женщина. Она пришла познакомиться – навещала больную бабушку, принесла той снадобья и черный грубого помола хлеб, который сама же испекла и заговорила, и зашла ко мне в кабинет. Принесла гостинцы: коричные пряники в виде человечка с большой головой и двумя изюминами вместо глаз. Сказала, от дурного глаза и подмигнула. Я хотел было отчитаться про бабушку, как и что – той было хорошо за девяносто, но Оля махнула рукой: знаю, мол. И говорит, как Ма́ра скажет. Похоже, это было местное присловье. Кто такая Мара, разумеется, спросил я. Мара, ответила она. Пожала плечами и перевела разговор на меня: как, мол, мне тут? Не обижают? Прижился ли?
Напоил я ее чаем, и она отбыла. После нее остался в комнате сильный дух сухих трав и грибов. «Колоритная женщина, – подумал я. – Сочная». «Чего ведьма хотела?» – спросила старшая Зоя, заглянув через пару минут в кабинет. «Ведьма? Бабушку проведала. Почему же она ведьма?» – спрашиваю. «Потому что ведьма, – ответила Зоя. – Ведьма и есть. Вы с ней поосторожнее, а то…» – Она дернула плечом. «Кто такая Мара, – спросил я. – Тоже ведьма?» Зоя уставилась на меня, даже рот приоткрыла, но промолчала. Сослалась на неотложные дела и тотчас ушла.
Я постепенно втягивался в их жизнь и нехитрый быт. На рыбалку ездил со сторожем Иваном Илларионовичем, с ночевкой, а наша повариха жарила улов, причем хватало и больным. Лежишь, бывало, без сна, река чувствуется рядом – рыба плещет, ветлы пошумливают, звезды – рукой дотянуться, и такое чувствуешь слияние с природой, какого ни до того, ни после у меня уже не было.
А церковные праздники! Колокольный звон, народ с узелками куличи святить, солнце, благость, батюшка старый, всех по имени знает… Пасха. Потом день усопших – Радоница, потом Троица…
Народ гуляет, я же днем работаю, ночью дежурю. К вашему сведению, я не то что атеист, а разумный агностик. Да, готов согласиться, есть что-то выше нас, как бы это поточнее выразиться – запредельное, что ли, но я это что-то не видел, а раз не видел, то и суда нет. Бог за работу в неурочное время простит, не пьянка же.
Четырнадцатое июня, как сейчас помню. Троица. Теплая ночь, окна открыты, на полу в коридоре и палатах разбросаны стебли аира, запах сумасшедший! Пусто. Все ходячие разошлись по домам, весь персонал тоже – праздновать. Собрались перед тем у меня в кабинете, отметили, как водится, и по домам, а я остался. Обошел полупустые палаты, присел на пару минут около бабушки ведьмы Оли, пожелал спокойной ночи. Она меня перекрестила темной сухой костлявой ручкой и говорит: прощайте, доктор, я теперь легкая, Святая Троица со мной. Сподобила меня… И слово какое-то сказала, я не расслышал. Похлопал ее по руке и отправился к себе. Входя в кабинет, оглянулся и с удивлением увидел в конце коридора мелкую женщинку в черном. И она оглянулась. Чувствую, смотрит на меня, а лица разобрать не могу, серая пелена какая-то у нее на лице. И котенок вроде на плече, пасть розовую открыл, но звука нет. Или белка. Тут она повернула за угол и исчезла. Я еще ухмыльнулся: впору, мол, перекреститься.