Когда утром она увидела его, то поразилась ухоженности и свежести этого человека. Казалось, ни один волосок не выбился из его конского хвоста, и одежда была целая и чистая. Как ему удается быть таким опрятным? Особенно в сравнении с потрепанной, лохматой и ушастой Карен. Она не могла себе объяснить почему, но ей не хотелось выглядеть перед ним плохо.
Уорик не снимал маску, хотя Карен показалось, что со вчерашнего вечера в их отношениях что-то изменилось. Она стала доверять ему, а он ей, и девушка была уверена, что разбойник не думает, будто Карен, увидев его лицо, опишет его потом варнерам. Тут дело в другом. Возможно, у мужчины было что-то с лицом. Возможно, следы прошедшей оспы или уродливые шрамы, нечто, что заставляло его скрывать свою внешность. Карен даже ему немного посочувствовала. Они на равных.
Она вышла на дорогу, и они направились вперед.
– Почему ты хмуришься? – спросил Уорик.
– Будто не догадываешься, – буркнула девушка в ответ. – Когда мы уже выйдем из этого ужасного леса? Я хочу нормально поесть и поспать.
Мужчина не был уверен, что Карен пока стоит появляться среди людей, но промолчал.
– О, так ты имеешь при себе скрытый капитал? – решил он отшутиться. – Гостиницы стоят недешево. Где ты прячешь свои денежки, милая Карен, в чулке?
Девушка зарделась. Как ему так легко удается ее смущать? Только один человек, встретившийся ей совсем недавно, обладал таким качеством. Ну вот, опять она вспомнила Лахлана Рэндольфа. Эти двое определенно были похожи.
– Попробуй проверить, и я лишу тебя твоих мужских причиндалов, – пригрозила она.
Негодник лишь хитро ухмыльнулся.
– Какая кровожадная женщина. А с виду так и не подумаешь. Чем ты занимаешься?
– Я актриса.
Актриса? Оракул, должно быть, сошел с ума! Нет девушки на земле, которая меньше всего бы подходила на эту роль. Она же совершенно не умеет скрывать свои эмоции. Все ее чувства написаны на лице.
– Видимо, ваши дела идут неплохо, так как ваши чулки переполнены коинами.
Карен поморщилась. Ее дела были хуже некуда. Она привыкла к голоду, но силы со временем покидали ее. Девушка стала замечать у себя излишнюю бледность кожи и круги под глазами. Если она в ближайшее время нормально не поест, вряд ли пройдет и половину пути.
– Хотя актрисы в наше время не очень хорошо зарабатывают, – размышлял вслух Уорик. – Может, красивый наряд – это следствие того, что ваши ручки регулярно бывают в чужих карманах?
Карен оторопела. Как ему так быстро удалось раскусить ее?
– Вы думаете, что я воровка? Почему?
Уорик пожал плечами.
– Неудачная попытка похищения пегаса навела меня на интересные мысли.
Девушка пристыженно опустила глаза.
– Уж тебе ли не знать, к чему ведут ошибки Оракула, а он в последнее время грешит враньем.
– А с чего ты решила, что в моем случае Оракул ошибся?
Казалось, он был искренне удивлен.
– А разве нет? Держу пари, ты хотел себе нормальной жизни. Никогда не поверю, что ты с детства мечтал грабить путешествующие кареты.
– А, может, и так. Меня всегда манила свободная жизнь. Поверь, я вполне доволен собственной судьбой. Я не плачу налоги, не должен ни перед кем отчитываться. Я сам себе хозяин.
– Но твоя жизнь коротка. Невозможно все время скитаться по лесам и выживать за счет редких удач. Однажды тебя поймают варнеры, и ты сгниешь в тюремной башне.
Он лениво улыбнулся и снова надел маску напускной беззаботности.
– Я еще слишком молод, чтобы думать об этом. А как насчет тебя, Карен? Как ты пошла по скользкой дорожке? Потому, что не могла найти работу?
– Работу я нашла, но таланта у меня не было, а оттуда и нищенская зарплата и… прочие неприятности.
Карен содрогнулась, вспоминая, как каждый раз выходила на сцену словно на войну. Она так боялась публики, от волнения забывала текст, совершенно не умела импровизировать. Много раз ее осмеивали и освистывали зрители, однажды закидали гнилыми яблоками. Белус тогда лишил ее месячного гонорара, и всегда те богатые павлины, что посещали театр, были уверены – все актрисы – подзаборные шлюхи. Они могли легко схватить артисток за юбку прямо во время спектакля, вваливались в гримерные после выступления и приставали к девочкам. Белус поощрял это безобразие, так как получал свой кусок от зажравшихся вельмож. Многие актрисы соглашались, и Карен не могла их осуждать за это – трудно быть гордой, когда живот липнет к спине, – но сама она выбрала другой путь – воровство. Таким способом она мстила развязным мерзавцам.