— Какие люди и без охраны, — вместо приветствия произносит Никита, останавливаясь напротив меня.
— И тебе привет, — приглушённо говорю я, усиленно делая вид, что рассматриваю на улице что-то страшно интересное.
Ник хмурится, потом обходит меня сбоку, чтобы разглядеть лицо.
— Полина, — растягивая гласные, зовёт меня. — Ты плачешь?
— Нет, — сдавленно отвечаю я.
Но его вопрос становится последней каплей. И я, уже не сдерживаясь, начинаю всхлипывать, всё ещё стараясь отвернуться от не вовремя появившегося рядом Ника.
Он скидывает с плеча сумку на подоконник, потом подходит вплотную ко мне и, больше ни о чём не спрашивая, притягивает к себе так, что я утыкаюсь носом ему в грудь. Быстро беру себя в руки: стыдно, что я всё-таки позволила себе расклеиться, да ещё и при Нике. Отодвинувшись от него, достаю из сумки влажные салфетки и зеркальце. Привожу себя в порядок. Подняв взгляд на Ника, обеспокоенно наблюдающего за мной, тихо произношу:
— Спасибо.
— Да не за что, — пожимает плечами он. — Что случилось?
Я молчу. Не хочу вспоминать о произошедшем. Слишком велика вероятность, что снова разревусь. Вместо это задаю вопрос сама:
— Ты что здесь делаешь? Ваш курс вроде сессию уже закрыл? — Никита учится на четвёртом вместе со старшим братом Марины — Димой. Собственно, он их двоюродный брат, через Маринку я с ним и познакомилась.
— К деду приходил, — усмехается в ответ Ник. Ерошит отросшие светлые волосы: — Не поверишь, на пересдачу.
— Да ладно? — недоверчиво смотрю на него. Дед Димы, Марины и Ника — декан факультета, на котором мы учимся. Ко всему прочему у четверокурсников он читает лекции по историографии и принимает соответствующий экзамен.
— Вот тебе и ладно. Знаешь, какой он принципиальный?! Я плохо подготовился, он отправил на пересдачу. Вот и весь сказ, — разводит руками Ник.
Болтовня с Никитой немного успокаивает меня. Но всё равно ощущаю как внутри по-прежнему немного потряхивает. Появляется уже давно забытое желание закурить. Почему бы и нет? Скоро Маринка освободится, набросится с утешениями, разбавленными проклятиями в сторону «философички» и обещаниями нажаловаться на неё деду. Пережить её сочувствие — задача непростая. И будет лучше, если я окончательно успокоюсь.
— Сигаретой угостишь?
— Чего? — Ник, явно не ожидавший подобного вопроса, выглядит ошарашенным. В его серых глазах отражается такое искреннее недоумение, что мне даже становится смешно. — Ты же не куришь.
— Не курю, — киваю я. — Но сейчас мне пиздец, как хреново, — мат в моём исполнении, судя по окончательно вытянувшемуся лицу Ника, звучит для него как гром среди ясного неба. — Так что?
Ник молча достаёт из кармана пачку сигарет и, вытряхнув одну из них, протягивает мне. Я подхватываю сумку, киваю в сторону мужского туалета в конце коридора, который студенты негласно используют в качестве общей курилки. Декан пытался с этим бороться, но затем смирился, справедливо рассудив, что лучше пусть все курят в одном помещении, чем по разным, порой весьма неожиданным, местам.
В курилке пусто. Я снова усаживаюсь на подоконник. Ник даёт мне прикурить.
— Самойлова, ты разрушаешь мою веру в этот мир, — шокировано тянет Ник, наблюдая за тем, как я делаю первую затяжку.
Горло с непривычки саднит, как никак три года уже не курила. «Спасибо» тебе, свинота». Прокашлявшись, уточняю:
— Ты о чём?
— Глядя на тебя, я всегда думал, что ещё не всё потеряно, — поясняет Ник, — что есть ещё в нашем городе хорошие приличные девчонки.
— Пономарёв, — усмехнувшись в ответ, произношу я, — ты как-нибудь вместо клуба загляни в библиотеку — там таких, как я не один десяток наберётся.
— Неа, — улыбаясь, говорит Ник, — ты — особенная.
— Чем же? — не скрывая скепсиса в голосе, интересуюсь я.
— Ты — единственная, кто меня отшила, — преувеличенно грустным тоном произносит Никита.
— Кто о чём, а вшивый о бане, — смеюсь в ответ.
— У кого что болит, тот о том и говорит, — в моей же манере парирует Ник, принимая ещё более грустный вид.
— Пономарёв, заканчивай паясничать. Мы же оба знаем, что та история и яйца выеденного не стоит, — делаю очередную затяжку, постепенно вспоминая давно забытое ощущение заполненных горьким дымом лёгких.
Ник ничего не отвечает. Разглядывает меня задумчиво, потом присаживается рядом:
— Нет, я не могу на это смотреть, — он выдёргивает сигарету из моих пальцев.
Я не сопротивляюсь. Прежнего удовольствия от сигареты я не получаю, даже начинает немного мутить от выкуренного.