А Кимет слушал-слушал и спрашивает: как же мне быть, раз уже есть венок?
— Хотите — давайте пополам, будет от нас двоих.
Тут в разговор вступила другая соседка, голос у нее сиплый — если б у моей подруги был свой интерес, она бы сразу сказала, мол, купите еще один венок у моего сына, потому что венки можно везти в отдельной машине. Когда хоронят по первому разряду, всегда едет вторая машина с венками, которые в первую не поместились.
— Сын у меня, вот подруга знает, большой мастер по венкам. Он всякие делает, из искусственных цветов тоже. — И еще она сказала, что ее сын умеет делать венки из цветных стеклышек, они на всю жизнь. И из бисера. Он из бисера делает камелии, розы, синие ирисы, маргаритки… и цветы, и листья из стекла, и букеты. Проволока, на которую нанизывают бисер, не ржавеет ни от дождя, ни от ветра, а на кладбище он всегда сырой — от покойников. Третья соседка сказала печальным голосом: ваша матушка хотела венок из одних листьев. Без ничего, самый простой. И еще сказала, что такой смерти каждый позавидует: умерла, как святая, и сейчас похожа на девочку. Эта третья. В переднике, скрестила руки и смотрела на покойницу не отрываясь.
Мать Кимета лежала на покрывале с красными розами, будто восковая. Без туфель, в одних чулках, сколотых большой английской булавкой, чтобы ноги были вместе. Кимету отдали золотую цепочку и кольцо — с покойницы сняли. И та, у которой сын садовник, сказала, что у матери Кимета дня за три, за четыре до смерти совсем плохо стало с головой, все жаловалась: так же плохо, как тогда от голубей. И что она напугалась и не выходила на улицу, упасть боялась. Соседка все говорила, говорила, а потом провела рукой по ее волосам раза два или три. Правда, спрашивает, у нее хорошая прическа? И сказала, что вечером, по всему было видно, что она совсем плоха, даже к ним постучала, и они с сыном еле довели ее до дому, у нее ноги отказали, вот что. Посмотрела на покойницу и говорит — мне бы такие волосы!
Сеньора, у которой голос хриплый, подошла к постели и погладила лоб покойной. Мы, говорит, увидели, что она кончается, обтерли ей лицо и руки, а мосен Элади успел причастить ее. И одели тут же, безо всяких хлопот, потому что у нее все заранее было приготовлено. Она нам показывала платье, оно в шкафу висело на вешалке с подушечками, чтобы плечи не вытянулись. И всегда говорила, что если будут одевать ее, когда она умрет, то никаких туфель не надо: раз мертвые снова приходят в этот мир, то ей хочется прийти так, чтобы ее никто не услышал, чтобы никого не потревожить. Кимет не знал, как их благодарить, а соседка, у которой сын садовник, сказала, они все ее очень любили, она была быстрая, как белочка, и к людям с добром. Бедная. Мы ей скапулярий[31] новый надели, чтобы она в Царство небесное пришла довольная и прибранная. Да ее уж наверно, взяли туда…
Соседка, которая говорила меньше этих двух, поправила осторожно складки на ее платье и посмотрела на нас. Все молчали, и она сказала Кимету: ваша мама очень вас любила… и детей ваших. Но часто говорила, что всю жизнь мечтала иметь дочку.
А соседка, у которой сын садовник, сказала, что не все можно говорить вслух, особенно в такие минуты. Сказать сыну, у которого мать только-только умерла, что она всю жизнь мечтала о дочери, а не о сыне, это уж — извините! Но Кимет сказал, что для него никакой новости нет: мать, когда он был маленький, одевала его, как девочку, и спать укладывала в ночных рубашках с кружевами, будто он девочка. И тут без стука вошла женщина, которая обедала с нами в тот день, когда получился скандал из-за соли. Она вошла с букетиком анютиных глазок и сказала, что пора идти в похоронное бюро.
Что Синто, что Кимет, только и разговоры про какие-то вооруженные отряды[32] про патрульную службу, и что, мол, пора снова в армию… Я слушаю и ничего не понимаю, как это, говорю, вы же свое отслужили. А Синто я сказала прямо безо всякого, чтобы он мне Кимета не накручивал, не подбивал, насчет этих патрулей и отрядов, у нас и без того голова пухнет. Синто неделю в мою сторону не глядел, а потом пришел и спрашивает: объясни, почему ты против? Я ему — пусть оружием балуются холостые, как ты, а у Кимета семья и дел полно, да и не такой он молоденький. А Синто — зря ты говоришь, и Кимету никаких трудов, потому что учения будут недалеко, в Планас[33]. Но я уперлась: нет и нет!
Как я ни крутись, прямо с ног падала, и все равно ничего не успевала. А Кимет, тот не видел, что мне помочь надо, хоть в чем-то. Никому до меня не было дела, просто заездили, давай это, давай то, будто я не человек. У Кимета одна блажь — голубей раздаривать! А по воскресеньям они с Синто где-то пропадали. А ведь говорил, что сделает коляску к мотоциклу, чтобы всей семьей ездить за город, мол, сына посажу впереди, а вы с Ритой в коляске. По воскресеньям, значит, они с Синто где-то пропадали, наверно, их патрульными назначали или еще кем, у них только это и в голове. Иногда Кимет жаловался на ногу, но при сыне помалкивал, потому что Антони как услышит, тут же оборачивает ногу тряпками и хромает вокруг стола, ну а Рита — за ним, ручки кверху, так и ходят кругами. Кимет злился, нет, ты посмотри, хуже цыганят, вот оно, твое воспитание!
31
Скапулярий — оплечье, сделанное из ткани с отверстием для головы, которое носят члены монашеских орденов или католических конгрегаций.
32
Речь идет о волнениях и вооруженных стычках в Каталонии в 1934 году, когда каталонские сепаратисты объявили Каталонию независимой федерацией и создавали вооруженные объединения добровольцев.