Если бы не жажда и льющийся ручьями пот, Эймерик сейчас чувствовал бы себя на вершине блаженства, наслаждаясь покоем и безмятежностью. Так прошел час. День клонился к вечеру, но низко висевшее над горизонтом солнце еще пекло. Отсюда, из рощи, гранит Черных гор казался усыпанным красноватыми прожилками, как будто в нем отражалось пламя гигантской жаровни.
Проехав еще немного, Эймерик увидел небольшое стадо баранов, вокруг которого бегала тощая собачонка.
– Да пребудет с вами Господь, странник, – крикнул ему худой как щепка пастух на диалекте Верхнего Лангедока.
– Что случилось с деревней? – Эймерик показал себе за спину.
Старик посмотрел в ту сторону. Все его лицо заросло седой бородой, а глаза были живыми и ясными.
– Вы о Кабардесе? Бедные, бедные люди. После Черной смерти – легочная чума. После легочной чумы – засуха. Там оставалось лишь три семьи, которые должны были содержать наемников капитана де Морлюса из Пик-де-Нор. Но они не могли столько платить, и три дня назад капитан разорил деревню.
– Вы сказали, наемники? – нахмурился Эймерик. – Но кому они служат? Англии? Королю Франции?
– Наверное, и сами не знают. С тех пор как англичане взяли в плен короля Иоанна, все стало так запутано. Капитан де Морлюс воевал с французами, а теперь не подчиняется никому. В Кабреспине живет Раймон де Канигу, который тоже был на службе у англичан. Есть еще Жан ле Вотур, Арман де Найрак, дон Педро де Барселона. У них теперь нет знамен, но есть крестьяне, у которых можно выпить всю кровь, до последней капли. Как делает самый жестокий из них, Отон де Монфор.
– Сеньор Кастра? – вздрогнул Эймерик.
– Да, сеньор Кастра, – пастух перекрестился. – Простите, путник, скоро стемнеет. Я хочу добраться до дома засветло.
– Конечно, только скажите, далеко ли до Кастра?
– Нет, но в темноте не стоит туда идти. Дорога опасна. Переночуйте где-нибудь и отправляйтесь в путь поутру.
– Последую вашему совету. Да пребудет с вами Господь, – Эймерик кивнул старику и сопровождаемый собачим лаем повел коня между баранами.
Солнце садилось, подлесок быстро заселяли тени. Но духота еще не спала, правда, воздух уже не был таким сухим. Инквизитор пожалел, что не попросил у пастуха воды. Неожиданно услышав столь резкие слова в адрес Отона де Монфора, он даже забыл о жажде. Оставалось только надеяться встретить какой-нибудь ручеек и омыть в нем лицо и руки.
Спустившись в ущелье, над которым возвышались внушительные скалы, инквизитор увидел перед собой каменистую равнину, окруженную вязами. Прямо по краю неплодородной, засушливой земли, в тени деревьев, стояли крестьянские домики с гумном и задними дворами. Тропинка, ведущая к деревне, почти заросла ежевикой. Не было слышно ни трелей птиц, ни жужжания насекомых, ни мычания домашнего скота.
Ничто не нарушало гробовую тишину, и это все больше тревожило инквизитора. Непроизвольно пригнувшись к шее лошади, левой рукой он стиснул ножны с кинжалом, которые висели на шее, незаметные в складках рубахи. Ранее приятное одиночество начинало его тяготить.
Деревня оказалась столь же пустынной, как Кабардес. Однако никаких следов разбоя Эймерик не заметил. Двери и ставни осталей – а их было всего шесть-семь, – прикрытые чьей-то рукой, выглядели целыми и довольно прочными. О том, что в деревне давно нет жителей, говорило только заросшее гумно. Не видно было и животных – ни живых, ни мертвых.
Эймерик занервничал еще сильнее. Торопливо проскакал мимо деревушки и заехал в рощицу; тени все сгущались.
Послышался шум воды. Инквизитор сошел с лошади, измученной жарой и жаждой не меньше, чем он, и привязал ее к стволу дерева. Потом, осторожно пробираясь среди зарослей, спустился к реке.
Не доходя до берега, встал на колени и выглянул из-за кустов. Чуть впереди, между деревьями мелькало что-то металлическое. Похолодев, инквизитор снова спрятался в листве, а потом осторожно высунул голову. Сомневаться не приходилось. По берегу реки, держа шлем в руке, шел какой-то человек. Журчание воды заглушало шаги.
Стараясь не шуметь, Эймерик поднялся и прошел немного вперед, прячась среди зелени. Солнце почти село, но кое-что еще удавалось разглядеть.
Мужчина был один. На голове из-под кольчужного капюшона, койфа, свисали очень длинные волосы, заплетенные в косички. Льняной ваффенрок доходил до колен. Висящий на плече меч чуть раскачивался, когда солдат шел по узкой полоске берега у воды.