— Потому что Блаунт ошибается в своих выводах, — заявил Найджел, уставившись в потолок.
Сэр Джон, поразившись его словам, воскликнул:
— А я считал, что ты с ним во всем согласен! Из-за тебя я даже пролил свой шерри, дьявол тебя возьми!
— В ряде мотивов я с ним согласен, но не в основном. Я понял это в тот момент, когда Кавендиш бросился в бега.
— Но Блаунт говорил, что ты согласен с тем, что О'Браена застрелил именно он!
— Я этого не отрицаю.
— Но при этом он не убийца? — насмешливо спросил сэр Джон.
— Ты, наконец, понял, что произошло, — заявил Найджел. — Разреши мне, однако, сначала поговорить о слабых местах в версии Блаунта.
Я всегда был уверен в том, что Кавендиш был той ночью в бараке и специально оставил следы, чтобы подкрепить версию о самоубийстве. Об этом я и сказал инспектору. Нот-Сломен видел его тогда и пытался шантажировать, но это я доказать не могу. Но поверить в то, что Кавендиш был убийцей, я не могу.
— Выходит, О'Браен был уже мертв, когда Кавендиш появился в бараке? — спросил сэр Джон.
— В некотором смысле так и было, — намеренно неопределенно ответил его племянник. — Блаунт правильно понял, что завещание не играло никакой роли. Главное, что определяло поведение Кавендиша, была месть. Все это объясняло и тон анонимных писем, но здесь он ошибся. Филипп, ты прекрасно знал Кавендиша. Мог он писать такое?
Он протянул письма профессору.
Пока Филипп их читал, Найджел прохаживался по комнате.
— Это не стиль Эдварда! — заявил Старлинг. — Все эти остроты ему не по плечу. Это не мог писать Кавендиш.
— Верно! — резюмировал Найджел. — Учти, дядюшка, мистер Старлинг — специалист по стилистике. Если, однако, Кавендиш не писал эти письма, он не мог замышлять убийство. Смешно, чтобы два человека одновременно готовили одно и то же преступление, не подозревая об этом. Блаунт полагает, что Кавендиш сначала заставил О'Браена позаботиться о своей защите, носить с собой револьвер, а потом проник в барак, чтобы этим воспользоваться. Тот, кто хорошо знал О'Браена, никогда бы не отважился на такое. А Блаунт легко приписал убийство человеку, который не переставал дрожать с тех пор, как увидел труп полковника. Человеку, который был настолько деморализован, что стал обвинять во всем родную сестру, когда инспектор его прижал. Человеку, который стал удирать, не дожидаясь, предъявят ли ему обвинение. Блаунт, признаюсь, меня очень разочаровал именно в этом пункте.
— Думаю, ты прав, Найджел. Твои доводы весьма убедительны…
— Теперь остановимся на снотворном. Блаунт прав, когда предположил, что Кавендиш появился в своей комнате буквально перед тем, как к нему пришла сестра за снотворным. Он увидел в этом подтверждение своей теории о том, что Эдвард был в бараке. Можно согласиться с тем, что он дал снотворное Беллани. Но почему он счел нужным дать его и мне? Я всегда просил не помещать мое имя в газетах. Только близкие друзья знали о характере моей деятельности. Кавендиш к ним не принадлежал…
— Возможно, он как-нибудь об этом узнал, — заметил Филипп. — Если он замышлял преступление, то учитывал и слухи.
— Не будем спорить по этому поводу. Займемся орехами. Блаунт тоже ошибся. Ведь только Нот-Сломен имел обыкновение грызть орехи. К тому же он обходился без щипчиков. У О'Браена такой возможности и пристрастия не было. Если же Кавендиш хотел использовать орех для хранения яда, то не стоило его для этого шлифовать, делать тонким. С самого начала мне было ясно, что орех не предназначался для полковника. Он готовился для Нот-Сломена. Если Кавендиш хотел его убрать, поскольку тот шантажировал его после убийства О'Браена, то не готовил бы его заранее. Откуда он знал, в какой роли выступит Сломен? Вы можете на это возразить, что у него с собою был яд, а орех он приготовил позднее, когда его стали шантажировать. Но ведь изготовить его, когда на каждом шагу в доме попадаются полицейские, стало трудно. К тому же Сломен мог рассказать все полиции задолго до того, как разгрыз бы орех. Правда, могло быть и так, что Кавендиш хотел его устранить, поскольку он с Люси шантажировали его по какому-то другому поводу. Все же я никак не мог представить себе убийцей О'Браена именно Кавендиша. В таком случае на рождественском вечере присутствовало два преступника? Но это неправдоподобно!
— Разумный вывод, — заметил Филипп Старлинг.
— Сомнительно и другое, — продолжил Найджел. — Блаунт считал, что Кавендиш признал в полковнике Ламберта по описанию, сделанному двадцать лет тому назад, хоть раньше с ним никогда не встречался. В это поверить трудно. К тому же Джорджия Кавендиш не упоминала о том, что ее брат интересовался полковником. Из ее слов я понял обратное. Именно О'Браен захотел познакомиться с Эдвардом. Едва ли он захотел это сделать, если бы оставил в свое время Юдит, ожидающую от него ребенка. Ведь когда они полюбили друг друга, Юдит, очевидно, рассказала ему о Кавендише, а от Джорджии он мог узнать о том, что ее брат гостил по соседству с ее имением. Полковнику легко можно было сообразить, что именно Кавендиш был первым возлюбленным Юдит. Зачем ему надо было стремиться к контакту с ним, если б он допустил по отношению к девушке какую-нибудь подлость?