«Зауэр» Мик взял себе.
К одиннадцати прибыли Том и Энди, и каждый из них зашел в кабинет, чтобы выбрать оружие. Дверь кабинета мы, конечно, держали закрытой и расхаживали взад и вперед по комнате, обмениваясь соображениями о том, какая хорошая сегодня погода и какое пустяковое дело нам предстоит. Потом Энди ушел, подогнал машину, мы один за другим вышли из «Грогана» и уселись в нее.
Это был «форд» марки «краун-виктория». Большая машина лет пяти от роду. Длинная, просторная, с обширным багажником и мощным двигателем. Сначала я подумал, что ее специально где-то угнали, но оказалось, что Баллу купил ее некоторое время назад. Энди Бакли держал ее в гараже, в Бронксе, и выводил только в таких случаях. Номера были настоящие, только если бы кто-нибудь попробовал найти по ним владельца, у него бы ничего не вышло: машина была зарегистрирована на вымышленные фамилию и адрес.
Энди проехал по Пятьдесят Седьмой, выехал на Пятьдесят Девятую, мы миновали мост и оказались в Куинсе. Этот путь мне больше понравился, чем тот, каким ехал я. В машине мы разговаривали мало, а после того как переехали реку, вообще почти все время молчали. Наверное, такая же тишина стоит в раздевалке у спортсменов перед финальной игрой. А может быть, и нет — ведь в спорте проигравшим не грозит смерть от пули.
Вся поездка заняла, по-моему, не больше получаса — от двери до двери. Движения практически не было, а дорогу Энди знал наизусть. Поэтому мы подъехали к спортзалу что-то около двенадцати. Энди и раньше ехал не очень быстро, а тут снизил скорость километров до тридцати пяти, чтобы мы могли как следует рассмотреть здание и его окрестности, проезжая мимо.
Мы свернули на одну улицу, потом на другую и время от времени проезжали мимо спортзала. На улицах было так же пусто, как и накануне вечером, а в такое позднее время они казались еще пустыннее. Мы ездили вокруг минут двадцать или больше, прежде чем Мик сказал Энди, что пора передохнуть.
— Если все время ездить взад-вперед, какой-нибудь сучий полицейский непременно остановит нас и спросит, не заблудились ли.
— Я не видел ни одного полицейского от самого моста, — сказал Энди.
Мик сидел впереди, рядом с ним, а я — сзади, с Томом, который не раскрывал рта с тех пор, как мы вышли из кабинета Мика.
— Рано приехали, — сказал Энди. — Что будем делать?
— Поставь машину поблизости от зала, но не совсем рядом, — сказал Мик. — Будем сидеть и ждать. Если кто-нибудь нас спугнет, поедем домой и напьемся.
В конце концов мы поставили машину за полквартала от спортзала, на противоположной стороне улицы. Энди заглушил мотор и выключил свет. Я сидел, пытаясь сообразить, на территории какого полицейского участка мы находимся, чтобы знать, кто может нас спугнуть. Кажется, это был 108-й, а может быть, 104-й — я не мог вспомнить, где проходит граница между ними и по какую сторону от нее мы оказались. Не знаю, сколько времени я сидел так, сосредоточенно нахмурив лоб и пытаясь представить себе план Куинса и наложить на него схему расположения полицейских участков. Смысла в этом не было ни малейшего, но я был так поглощен своими размышлениями, словно от них зависели судьбы всего мира.
Я еще не пришел ни к какому решению, когда Мик повернулся ко мне и показал на свои часы. Стрелки показывали час. Пора идти.
Я должен был войти туда один. Предполагалось, что это самая легкая часть дела, но, когда наступило время действовать, мне стало не по себе. Я не знал, какой прием меня ждет. Если Берген Стетнер решил — и не без оснований, — что дешевле и спокойнее меня убить, чем платить деньги, ему достаточно будет чуть приоткрыть дверь и пристрелить меня прежде, чем я его увижу. Здесь вполне можно было палить хоть из пушки, и никто не услышит, а если и услышит, то не обратит внимания.
Я даже не знал, там ли они. Я явился точно вовремя, а они должны были быть на месте уже несколько часов. Хозяева здесь они, и какой им смысл опаздывать? Но я не видел на улице ни одной машины, которая могла бы им принадлежать, и с улицы в спортзале не было заметно никаких признаков жизни.
Возможно, внутри здания находилась стоянка. В дальнем его конце я видел что-то похожее на ворота гаража. На месте Стетнера я предпочел бы ставить машину внутри. Я не знал, какая у него машина, но, если она хоть сколько-нибудь соответствовала стилю его жизни, ее не стоило оставлять на улице.
Надо было чем-то занять голову — хотя бы вычислять, на каком мы участке. Или они там, или их там нет; или они встретят меня рукопожатием, или пулей. Но я знал, что они там, потому что чувствовал на себе их взгляд, когда подходил к двери. Кассету я положил в карман плаща, решив, что они не станут стрелять, пока не убедятся, что она со мной. А «смит-и-вессон» калибра 9,6 миллиметра был там, куда я его спрятал, — под пиджаком, я чувствовал, как он оттягивает ремень. Мне было бы легче его достать, если бы он был в кармане плаща, но я хотел, чтобы он оставался при мне, даже если я сниму плащ, и поэтому…
Да, они и в самом деле следили за мной. Дверь открылась прежде, чем я постучал. И никакого наведенного на себя ствола я не увидел. Там был только Берген Стетнер в той же замшевой спортивной куртке, которую я видел на нем в четверг вечером. Брюки на этот раз были цвета хаки, похожие на армейские и заправленные в сапоги. Костюм довольно странный, детали никак не вязались друг с другом, но на нем все это почему-то выглядело нормально.
— А, Скаддер, — сказал он. — Вы точно вовремя.
Он протянул мне руку, и я ее пожал. Его рукопожатие было крепким, но не чересчур — он просто на секунду сжал мою руку и тут же отпустил.
— Теперь я вас узнал, — сказал он. — Я что-то смутно помнил, но не мог отчетливо вас себе представить. Ольга говорит, что вы напоминаете ей меня. Нет, наверное, не внешне. Или есть сходство? — Он пожал плечами. — Мне так не кажется. Ну что, пойдем вниз? Дама нас ждет.
В его манере поведения было что-то театральное, словно на нас смотрели невидимые зрители. Может быть, он снимает все это на пленку? Но зачем?
Я обернулся, потянул на себя дверь и плотно закрыл. В руке у меня была спрятана пластинка жвачки, которую я прилепил к язычку замка, чтобы он не защелкнулся. Я не знал, сработает ли она, но в общем это было не так уж необходимо: Баллу всегда сможет вышибить дверь или, на худой конец, разбить замок выстрелом.
— Оставьте, — сказал Стетнер. — Она запирается автоматически.
Я повернулся к нему. Он стоял у лестницы, пропуская меня вперед с легким поклоном, изящным и в то же время ироническим.
— После вас, — сказал он.
Я спустился по лестнице впереди него, а внизу он меня догнал и взял под руку. Мы шли по коридору мимо комнат, в которые я тогда заглядывал, к открытой двери в самом его конце. Эта комната резко отличалась своим видом от всего остального здания и, безусловно, не была местом действия их фильма. Она была несоразмерно велика — метров девять в длину и шесть в ширину, пол сплошь покрывал толстый ворсистый ковер серого цвета, а голые бетонные стены были затянуты светлой, почти белой материей.
В дальнем конце комнаты я увидел громадную кровать с водяным матрацем, покрытую чем-то вроде шкуры зебры. Над кроватью висела картина — абстрактные геометрические фигуры, сплошь прямые углы и линии, выдержанные в чистых цветах спектра.
Ближе к двери стояли мягкий диван и два кресла, а перед ними на подставке — телевизор с большим экраном и видеомагнитофон. Диван и одно из кресел были грифельно-серые, несколько темнее, чем ковер. Другое кресло было белое, и на нем лежал коричневый кейс.
На стене висели стереодинамики, а справа от них стоял сейф двухметровой высоты и почти такой же ширины. Над динамиками висела еще одна картина — написанное маслом дерево с яркими и сочными зелеными листьями, а на противоположной стене — два портрета работы какого-то старинного американского художника в одинаковых резных позолоченных рамах.