Криста с напряженным вниманием прислушивалась к мрачным выводам Глейхена, но фрау Беата рассердилась. Ей не понравился наставительный, непререкаемый тон Глейхена, но больше всего ее раздосадовала слепая доверчивость Кристы.
– Только не вздумай принимать за чистую монету все, что говорит Глейхен, – сердито сказала она Кристе. И задорно обернулась к Глейхену. – Меня удивляют ваши рассуждения! – воскликнула она, насмешливо улыбаясь. – Вы, кажется, не допускаете и мысли, что люди, сидящие в правительстве, тоже о чем-то думают?
– Нет! – решительно ответил Глейхен, хотя в его голосе слышалось легкое недоумение. – Они ни о чем не думают. Только одному человеку в правительстве дано право думать, но этот один на ложном пути.
– Чем же это кончится?
Она была очень взволнована и налила всем коньяку.
Глейхен немного подумал, его глаза стали суровыми и печальными.
– Никто не знает, чем это кончится. Ясно только одно: это кончится катастрофой! – сказал он спокойно и решительно.
Криста беспомощно покачала головой.
– Как же это? Неужели все они так безответственны?
– Да, – так же спокойно и уверенно проговорил Глейхен. – Сейчас власть захватили люди, которые никогда ничего не имели и которым нечего терять. Промышленники, давшие им эту власть, наживают миллионы и миллиарды, офицеры и генералы получают ордена, двойные и тройные оклады, поместья, никогда им не жилось лучше. Все они гребут деньги лопатой. О какой тут можно говорить ответственности? Какое им дело до того, погибает в день две тысячи или пять тысяч человек? А когда карточный домик, наконец, рухнет, азартные игроки пустят себе пулю в лоб. Это и будет финалом трагедии.
Глейхен ушел, оставив обеих дам Лерхе-Шелльхаммер в смятении и раздумье.
Поздним вечером того же дня раздался пронзительный вой сирен. На этот раз дело, по-видимому, было серьезное. Десятки прожекторов ощупывали темное небо, и зенитные орудия били без передышки. Из темноты доносился шум далеких моторов, и сенбернар Неро выл, не переставая, так что Кристе пришлось забрать его в дом.
Подвал в доме старика Шелльхаммера был построен так надежно и крепко, что использовался как бомбоубежище обитателями всех соседних домов. Когда женщины, мужчины и дети, наконец, пробрались сквозь тьму и грязь к подвалу, был дан сигнал отбоя, и все снова разошлись по домам. Слабое зарево пожара над погруженным в темноту городом скоро исчезло.
На следующее утро стало известно, что небольшое соединение английских разведчиков совершило налет на город и сбросило две бомбы, не причинившие сколько-нибудь значительного ущерба. Одна упала в сад, от другой загорелась пустая конюшня. Два самолета были сбиты зенитными орудиями. Люди собирались у сгоревшей конюшни и посмеивались: «Они прилетели из Англии, чтобы уничтожить эту злополучную конюшню. Большая удача, что и говорить!»
Глейхен тоже пришел в город посмотреть разрушения после налета. В толпе любопытных он увидел своего коллегу, пожилого учителя, который, как и все, находился в приподнятом, боевом настроении.
– Большого вреда они нам, откровенно говоря, н «причинили, – заметил он, смеясь, – да и мыслимо ли тащить из Англии тяжелые бомбы и необходимое количество горючего?
На следующий день «неизвестный солдат» в своем письме корил население за зубоскальство и заносчивость, за близорукость и, главное, за ребяческий оптимизм. «Опасность сильнее, опасность ближе, чем вы думаете, будьте начеку! – писал «неизвестный солдат». – Настанет время, когда тысячи самолетов среди бела дня появятся над нашим городом и от него не останется ничего, кроме груды мусора и развалин!»
IX
Это были волнующие дни. Вчера все поезда шли на восток, сегодня они все идут на запад, состав за составом, днем и ночью. Войска, войска, войска, пехота, артиллерия, танковые части, летные части, бесконечный поток солдат; на вокзал нередко подают по три состава одновременно.
Как разъяренное море, захлестывала германская армия границы на западе: она шла по Голландии, Бельгии, Франции, сметая все, что попадалось ей на пути. У Дюнкерка немцы сбросили в море англичан, и Фабиан торжествовал. «Не надо спать, когда сторожишь свои богатства!» – издевался он. Немецкие танковые части наступали на Париж, и сердце Фабиана билось еще сильнее. Он злорадствовал. Какое унижение терпит высокомерная Франция, которая в Версале так безжалостно втоптала в грязь Германию!