Машину вел горбатый шофер. Горбуны приносят счастье, и фрау Беата не теряла бодрости.
Ее привезли в женскую тюрьму, бывший женский монастырь, расположенный в Ткацком квартале, названном так потому, что здесь находилось несколько ткацких фабрик.
Приняли ее два безусых чернорубашечника лет по двадцати, не больше, развлекавшие друг друга анекдотами. Они почти не обратили внимания на новоприбывшую и заставили ее прождать минут пятнадцать, пока не насмеялись вдоволь.
– Асессор Мюллер определил ее в семнадцатый номер! – с оскорбительным равнодушием бросил один из чернорубашечников и принялся рассказывать новый анекдот.
Тощая, мрачная надзирательница в солдатской куртке, слишком широкой для нее, по-видимому мужней, повела фрау Беату на третий этаж по узкой плохо освещенной винтовой лестнице, выложенной плитками светло-серого песчаника. Фрау Беата безучастно следовала за ней. Они прошли по широкому, тоже выложенному светло-серыми плитками коридору, в котором гулко отдавались шаги тощей надзирательницы, обутой в тяжелые, подбитые гвоздями башмаки. У двери номер семнадцать надзирательница загремела ключами, втолкнула фрау Беату в камеру и тотчас же заперла за нею дверь.
Фрау Беата была рада, что ее не изругали и не избили, чего она со страхом ждала. Но сердце ее громко билось, только сейчас до ее сознания дошло, что она в тюрьме.
На вошедшую устремились беспокойные взгляды, испытующие и боязливые, но страх быстро исчез, осталось только любопытство. Мрачная камера была, казалось, полна женщин, хотя на самом деле их было всего трое. Две из них сидели на полу, плотно прижавшись друг к другу. С единственной кровати на вошедшую с любопытством смотрела толстая краснощекая женщина в светлом балахоне с темными, почти черными глазами. Когда за фрау Беатой захлопнулась дверь, она быстро приподнялась, весело рассмеялась и подалась вперед.
– Добро пожаловать! – громко сказала она свежим, бодрым голосом. – Не падайте духом! Вы очутились в прекрасном обществе. Моя фамилия Лукач, Фрида Лукач. Остальные тоже сейчас представятся вам, как положено. И вам у нас очень понравится. Мы все трое отданы под суд. Меня судят завтра. Наверно, я получу от трех до пяти лет каторжной тюрьмы. Теперь мне уж все равно! Привыкаешь ко всему. Только не робеть, сударыня! А нас вы не бойтесь, мы все хорошие люди. Садитесь! – Она спустила ноги и указала на угол кровати.
Фрау Беата беспомощно обвела глазами камеру, но не произнесла ни слова.
– Что привело вас сюда, сударыня? – с той же живостью продолжала толстая женщина, так как фрау Беата не отвечала. Приятный голос и дружеский тон расположили к ней фрау Беату.
– Антигосударственные убеждения, саботаж, нигилизм? Или вы слушали зарубежное радио и на вас донесла служанка? – Толстуха добродушно расхохоталась, весело глядя на фрау Беату.
Наконец, к фрау Беате вернулся дар речи.
– Не знаю, почему я здесь, – сказала она смущенно и неуверенно.
Женщина на кровати рассмеялась.
– Вы не знаете? Но гестапо-то знает, будьте уверены!
– Отрицайте все, – хриплым голосом прошептала одна из сидевших на полу. – Отрицайте все, даже если вас будут пытать. Отрицайте, отрицайте! Стоит в чем-либо сознаться – и человек погиб!
Только теперь фрау Беата оглядела камеру в два метра длиною и почти такой же ширины. У кровати оставался лишь узкий проход. В углу находилось маленькое зарешеченное окно с разбитыми стеклами, сквозь которое проникал холодный вечерний воздух. На низком табурете возле кровати сидела маленькая женщина, бедно, но очень опрятно одетая, с седой головой и большими лихорадочно блестевшими, печальными глазами, казалось, взывавшими о помощи. Возле нее на полу прикорнула женщина в желтом платке, тоненькая, как девочка, с бледным своеобразным лицом и странными, улыбающимися глазами. Она-то и посоветовала фрау Беате все отрицать. «Какие же у нее лукавые, плутовские глаза», – подумала фрау Беата.
Молодая женщина подозвала ее кивком головы и улыбнулась, когда фрау Беата наклонилась к ней.
– Вы хорошая женщина, – сказала она хриплым голосом. – Я всегда узнаю хорошего человека, а вы добрая женщина!
Только теперь фрау Беата заметила, что на молодой женщине было синее ситцевое платье в белую полоску, вроде тех, что носят кухарки; желтый головной платок никак не шел к нему.