– Гаулейтер ждет к себе господина доктора Фабиана!
Вихрь радости и страха, буря самых различных ощущений пронеслись в сердце Фабиана. Он побледнел и вскочил.
– Сию минуту, – пробормотал он, – вы видите, я уже хотел ложиться.
Фогельсбергер, улыбаясь, смотрел на растерянного Фабиана.
– Надо полагать, через две – три минуты вы будете готовы, – сказал он, закрывая за собой дверь.
«Прихоть властелина, – подумал Фабиан, надевая мундир. – Почему нельзя было немного раньше известить меня, что он хочет говорить со мной после обеда?» Он пытался спешно придумать возможные вопросы и находчивые ответы на них, но в тот момент, когда он засмотрелся в зеркало на свои великолепные коричневые бриджи и для репетиции несколько раз Щелкнул каблуками, на лестнице вновь раздались те же торопливые шаги, и адъютант влетел в комнату, даже не постучавшись.
– Идемте, господин Фабиан! – запыхавшись, крикнул Фогельсбергер. – Гаулейтер сказал, чтобы я привел вас в том виде, в каком застану. – Он помог Фабиану надеть мундир и за руку потащил его к двери, которая так и осталась открытой настежь.
Жемчужная россыпь финала, одного из очаровательных финалов Моцарта, сопровождаемая бурными аплодисментами, донеслась до них из вестибюля.
– Вы можете по дороге привести себя в порядок. Скорей, он рассвирепел, что я не сразу привел вас. У нас всегда так.
Фабиан, на ходу застегивавший мундир, едва успел бросить на себя взгляд в зеркало, как Фогельсбергер уже протащил его через зал, где множество народу толпилось вокруг пианиста в черном фраке. На них никто не обратил внимания. Фогельсбергер открыл дверь в комнату, где за несколькими столами играли в карты. В клубах табачного дыма Фабиан заметил неподвижное, бледное лицо Таубенхауза. Элегантный, небольшого роста адъютант, одетый во все черное, сидевший возле стола, указал на какую-то дверь, и в ту же минуту Фогельсбергер, выпустив руку Фабиана, поспешил к двери и осторожно постучал. Потом он распахнул дверь, кивнул и, пропуская Фабиана вперед, возгласил:
– Доктор Фабиан!
Фабиан глубоко вдохнул в себя воздух и вошел. Уже с порога он отвесил глубокий поклон.
IX
Фабиан был очень удивлен, очутившись в бильярдной «Звезды». Гаулейтер без пиджака, с сигарой в зубах, стоял, облокотившись на бильярд, и с заботливостью опытного игрока намеливал свой кий. Не изменяя положения, он уставился темно-голубыми глазами на Фабиана и ответил на его поклон легким кивком головы.
– Директор Занфтлебен – сейчас он белен, – громко заговорил он, – рассказывал мне, что вы превосходный игрок. Поэтому я и пригласил вас сюда.
– Большая честь для меня, – отвечал Фабиан, смутившись от взгляда этих голубых глаз, ч пристукнул каблуками. Его честолюбие было уязвлено. Он ждал, что гаулейтер заговорит с ним о важных политических вопросах и это даст ему возможность блеснуть своим умом. Тем не менее он скрыл свое разочарование, более того, он почувствовал даже известный внутренний подъем оттого, что знакомство со столь великой персоной уже состоялось.
– Приготовьтесь, – продолжал гаулейтер. – Я привык отдыхать после рабочего дня за игрой на бильярде. Мы сыграем на пятьдесят par le rouge.[8] Понятно?
– Разумеется. – И они начали игру.
Только сейчас Фабиан заметил, что бильярд новый и превосходный. Месяц назад он играл с этим самым Занфтлебеном на старом, обтрепанном бильярде; теперь, видимо, тот уже не удовлетворял Росмейера. Директор Занфтлебен, которого он сегодня имел честь заменять, был молодой живописец, недавно назначенный директором художественного училища. Прежний директор, старый, весьма уважаемый художник, был просто-напросто уволен, и Занфтлебен, едва достигший тридцатилетнего возраста, занял его место. Все это пронеслось в уме Фабиана, едва только он начал играть, и, кстати сказать, от волнения, весьма неудачно. Вспомнился ему и нелестный отзыв Вольфганга об этом Занфтлебене.
«Жаль, – подумал он, – что он рисует не так хорошо, как играет на бильярде. Им следовало произвести его в директора бильярдной, а не художественного училища». Пока весь этот вздор проносился в его голове, он прозевал до смешного легкий шар. Гаулейтер расхохотался, и Фабиан решил сосредоточиться на игре. И правда, ему тотчас же удалось положить четыре шара кряду, что при их условиях игры было очень нелегко.
К нему подошел долговязый Фогельсбергер и вполголоса спросил, что он желает: красное вино, белое или шампанское?