Марселю достаточно пары уточняющих вопросов, чтобы понять, что готовится избиение верхушки протестантской партии. Он безусловно говорит о том, что поддержит католический заговор и вооружит народ. Как только Гизы и Анжуйский уходят — собираются старшины кварталов, и даже главари бандитских шаек из знаменитого парижского Двора Чудес. Главный лейтмотив встречи — предполагается избиение гугенотов, можно поучаствовать и нагреть руки. Париж тайно вооружается, ибо
В это время Екатерина, Анжуйский, Неверский, Бираг, Гонди и Таванн проводят уже третье по счету совещание. Анжуйский колеблется — а вдруг гугеноты дадут отпор? А вдруг Карл передумает? А вдруг Гизы воспользуются возможностью — ведь выпиливание Шатильонов поднимает их наверх неимоверно — и просто свергнут династию?
Вечером, на званом ужине в Лувре один из протестантов г-н де Пардиан кричит в лицо королеве: "Если адмиралу суждено потерять руку, поднимется множество других рук, дабы учинить такое побоище, что в реках королевства потечет кровь! Если нам не даруют справедливости, мы желаем свершить ее сами!"
Все заговорщики на нервах. Кроме королевы-матери. Она... улыбается.
В 8 вечера очередной Совет с Карлом. Ему еще раз повторяют версию о том, что гугеноты готовятся захватить власть, что действовать надо решительно, прево и старшины предупреждены, если не начать сегодня ночью — можем не успеть. Королю не дают открыть рта — говорит Екатерина, подключается Бираг, вступает в разговор Неверский, потом Таванн, Анжуйский,Гонди. Карл ошеломлен напором — он один, все остальные — убеждают его в заговоре. Опереться на взвешенное принятие решения невозможно. Он еще раз подтверждает согласие, и убегает с Совета, крича: "Убейте их всех!"
Ну а оставшиеся садятся и начинают составлять проскрипционные списки. Анжу настаивает, чтобы в них внесли Наваррского и Конде, но Екатерина резко против — в случае проблем с Гизами Бурбоны будут очень хорошим козырем и противовесом. Вслух она озвучивает, конечно же, совершенно другое — "Конде и Наваррского обратим в католичество, и через них завоюем весь юг".
Прево Парижа получает приказания запереть все городские ворота и отвести лодки на Сене на другой берег.Старшины столицы понимают это на свой лад — значит будет поголовное выпиливание еретиков, мелочиться не стоит.
Наступает полночь. До начала резни остается всего три часа.
7
В это же время прево Парижа открыто объявляет старшинам, что "Его Величество дозволяет им взяться за оружие, что его намерение отныне – уничтожить адмирала и его партию, что надлежит позаботиться, дабы не ускользнул ни один из этих нечестивцев, дабы их не укрывали в домах; что король также хочет и отдает приказ, чтобы прочие города королевства последовали примеру столицы".
Около 3 часов ночи Гиз с примерно 30 людьми стучится в дом Колиньи, дверь открывает шевалье де Лабонн, которого сразу пронзают кинжалом.
Очевидец (капитан отряда швейцарских наемников фон Финкельбах): "Французы ворвались в дверь, которую защищали восемь гвардейцев, стали с ними биться и отогнали их, затем вновь заперли дверь. В схватке одного из них убили. Швейцарцы налетели на двери и вышибли их алебардами. Герцог де Гиз кричал тем, кто бился внизу в доме, чтобы бросали оружие или их всех продырявят.
Когда поднялись к адмиралу, Мориц Грюненфельдер, родом из Глариса, первым проник в спальню адмирала, схватил его и хотел взять в плен. В этот момент Мартин Кох из Фрибура, фурьер герцога Анжуйского, сказал ему: «Этого нам не приказывали». Когда адмирал взмолился, чтобы пощадили его старость, он пронзил его пикой, которой размахивал. Капитан Йошуе Штудер из Санкт-Галлена утверждал, что Мориц застиг его стоящим в ночном халате и повел к свету, говоря ему: «Это ты, пройдоха?» И когда он очень громко это сказал, он поразил своей алебардой адмирала, который просил пощадить его старость. Вскоре подоспел и другой ему на помощь. Люди Гиза спросили, мертв ли адмирал, и потребовали, чтобы его выкинули на улицу. Когда герцог его основательно отделал, он всадил ему шпагу в рот."
В этот момент к Гизу прискакал гонец от короля: Карл, ужаснувшись замыслу, пишет, что надо срочно все отменить. Но Генрих, вытирая окровавленную шпагу, говорит посланцу: "Передай, что уже слишком поздно". Отрезанную голову адмирала водрузили на пику и повезли с собой, перед этим отрезав мертвому Колиньи половые органы, и бросив детям — играться.