— Прощай Маша, ты будешь жить во мне. Сколько смогу, буду носить твое имя, и гордиться им. Ты спасла меня своей жизнью.
Она трижды перекрестила ее и вернулась в пустой, еще не убранный до конца родной дом.
К вечеру второго дня стали появляться жильцы — восемь семей на восемь комнат.
— Чисто тут, сказал один гопник по имени Васька Перевертайло. Как звать тебя, красавица? Откель ты такая…симпатяга?
— Машей звать. Да здравствуют гопники, слава Ленину! Ленин — вошь мировой революции и мой вошь, — сказала она наклонив голову.
— А ты подкована политически, это похвально. Надо будет выступить с речью на курсах младшего обслуживающего персонала. Как ты? Согласна? Какие у тебя просьбе, Маша? Вася Перевертайло, то бишь я, их тут же решит, он все может.
— Когда были живы господа, они меня хорошо кормили, а теперича, кто будет кормить?
— Муся, поделись с товарищем, — приказал Вася своей излишне накрашенной подруге.
— Вот еще! — фыркнула Муся, задевая шпилькой тухли за ступеньку.
— Я чо те сказал? Что? Чичас как дам в рыло, ногами накроешьси. Нуко-ся выполняй приказание. Ать- два…
Слова «ать-два» привели Мусю в повышенное, почти революционное рабочее состояние. Она тут же достала из сумки пирог и большую шоколадку и протянула Маше, награждая ее взглядом злых глаз, каким обычно награждают врагов народа.
Маша схватила сладкий пахнущий непонятно каким запахом пирог и ничего не соображая, стала запихивать его в рот, а потом еще и присела…перед могущественным человеком Васькой Перевертайло. Он тут же моргнул ей, но в ответ она только расплакалась.
— Ты чаво? Поладим, не переживай.
— Да я сама думаю об этом, но…чичас это никак не озможно. До революции я лечилась у врача… сифилис подцепила с барином и вылечить не успела. Врача расстреляли в первую же ночь. Ты подожди, милок, болезня сама пройдет. Как только я это почуйствую, сама тебя разыщу. Ты только не дай мне умереть с голоду.
Она впервые поняла, что голод — это ужасная штука и человек не в силах его победить. Она почувствовала прибавление сил и взялась за швабру.
Едва Васька Переверайло об устроился в самой большой комнате, как буржуй, стали приходить другие семьи с бумажкой в руках. Эта бумажка вручалась Васе Перевертайло, а он долго крутил ее в руках, отыскивал подпись и обычно задавал один и тот же вопрос:
— Кто такой вошь мирового пролетариата?
— Ммм…
— В таком разе озращайся обратно, запишись в политический кружок, наберись грамоты и приходи, поможем. Партия своих не оставляет в беде. Давай, топай.
— Но как же? у меня внизу баба на сносях, куды ее девать прикажешь?
— Следующий! — громко произносил Перевертайло и следующий плечом выталкивал просителя, стоящего впереди.
— Кто такой есть вошь мирового пролетариата? — задавался тот же вопрос следующему просителю.
— Он наш отец, наша мать, наше все, он завоевал власть и преподнес ее нам на блюдечке с голубой каемочкой. Вот кто такой наш вошь, а фамилие Ленин-Бланк, еврей по матери, и я тоже еврей и горжусь этим. Я из Ермании приехал. Выдели мне две комнатухи: жена приедет, дети за ней последуют, будь другом. Шалом.
— Шалом, — произносил Перевертайло Васька, именовавшийся раньше Перевертайлес Хаим. — Да здравствует вошь мировой революции! Твоя комната слева от меня, занимай, пока не заняли другие. И еще одна буквально рядом. Шалом, друг.
Когда все восемь комнат были заселены, прибыли еще пять семей.
— Не могу. На кухне? Нет, кухню мы занимать не собираемся. Уж если того, уж если некуда, могу дать совет. Найдите благополучный дом в городе, умертвите всех и занимайте дом, поселяйтесь в нем на благо мировой революции.
— А так можно?
Можно, отчего же нельзя. Товарищ Ленин, царствие ему небесное, нам все разрешил.
Маша Шпилькина очень поздно закончила уборку и ушла в маленькое помещение без окон, без обогревательных приборов, легла, не раздеваясь, и крепко заснула.
Утром все гопники уже отправились на работу, но лестничная клетка вся была в моче, а два ведра с фекалиями переполнены настолько, что на полу оставались брызги. От этого шл дурной запах и Маша, чтоб ее не вырвало, широко открыла рот, чтобы не дышать носом, а потом, по возможности открыла все окна.
Во время выноса второго ведра Маша поскользнулась на ступеньках, и часть дерма выпачкало ее ноги до колен. Пришлось вставать, оттирать тряпкой ноги, потом руки, адаптироваться к запаху и уносить ведро еще сто метров к общественному туалету.
Дорого приходилось платить за жизнь, она это хорошо понимала, и это понимание поддерживало ее, как никогда раньше.
Недалеко от общественного туалета из небольшого диаметра трубы хлестала вода. Это обрадовало ее. Она подошла, сполоснула ведро, сняла обувь и вымыла ноги и руки до локтей.
Набрав воды, вернулась в дом, промыла лестницу, полы и только потом взялась за второе ведро и уборку грязного пола вокруг ведра и даже того, с которым она споткнулась.
Когда она во второй раз отмывалась у колонки, мимо проходил мужчина. Он ее уже миновал, но вдруг повернулся и спросил на французском языке, какая это улица. Маша ответила почти без акцента. Иностранец заинтересовался, повернулся к ней лицом, а потом подошел ближе.
— Подождите, я сейчас вернусь, — сказала она, не глядя на него и быстро убегая к дому, чтобы оставить там ведро.
— Расскажите о себе, кто вы такая? — спросил незнакомец, когда Маша вернулась.
Француз выслушал ее и сказал:
— Срочно соберите свои вещи, закройте дом, я вас буду ждать вот за этим домом. Вас не должны увидеть ваши начальники или жильцы. Я отведу вас в французское посольство, вас возьмут на работу, а там посмотрим.
Она вернулась в дом около пяти часов пополудни, достала небольшой чемодан и загрузила его своими вещами и ценностями, а так же фотографиями родителей и сестер. У нее не дрожали пальцы на руках, не дрожали колени, эта дрожь началась только тогда, когда она закрыла за собой входную дверь дома, в котором она выросла и снова стала Светланой Колокольцевой. В последний раз стала перед запертой дверью, трижды перекрестилась и, не вытирая слез, бросилась догонять своего спасителя, посланного ей самим Богом.
— Трудно поверить, что все это происходит со мной, ведь я, обесчещенная, должна была лежать на дне реки и ждать, когда эти уроды вытащат мое тело, чтобы похоронить в общей могиле. Простите меня мои родные. Бог не оставил вам шансов на жизнь, а мне продлил. Слава тебе всевышний!
4
Ленин полностью, словно карточный домик, развалил Россию за не полных семь лет своего хаотического правления. Он начал уничтожать имущий класс, в руках которого находились бразды правления во всех сферах, во всех областях хозяйственной и политической жизни. И в этом немалая заслуга тогдашнего правителя России Керенского. Приходится признать, что это были слабые, неумелые руки случайно появившегося бестолкового горлопана который невольно помог Ленину захватить власть, а потом удрал в Америку, переодевшись в женскую одежду.
Ленин полностью уничтожил сельское хозяйство страны, вырезал 3, 7 миллиона зажиточных крестьян, ошибочно полагая, что они враги советской власти; он расстрелял священников и разграбил монастыри, устроив в них конюшни.
Как в городе, так и на селе остались одни гопники. Они не желали и не умели работать. Так впервые советская власть подарила тому же бедному люду, гопникам, пролетариям всех мастей голод, начавшийся в 1918 и длившийся до 1922 года. Гопники начала поедать своих детей, перестали хоронить друг друга, поедая человеческое мясо.
Такой Россия досталась малограмотному, но довольно смышленому Иосифу Джугашвили — Сталину в 1924 году. Малограмотный, физически уродливый, он обладал азиатской мудростью, хитростью, изворотливостью. Эта мудрость и таинственность и привела его на вершину власти. Никто никогда не узнает, как он умудрился так быстро подвинуть своего шефа и занять его золотое кровавое кресло. Эта мудрость, хитрость, которые не дается никаким образованием, помогли ему выдержать то направление, которое разработал его отец Ленин. Он даже перещеголял Ленина по челобитным своих рабов.