Без любви мы ничего не стоим, только любовь избавляет нас от лжи, от страданий, от изломанного мира, в котором одиночество в порядке вещей, где ложь стала частью нашей натуры, где каждый разыгрывает давно осточертевшую ему семейную роль, балансируя на грани нервного срыва, боясь сделать шаг к свободе, к своей мечте.
Страшно ли мне? – думала Маша. – Конечно, страшно. До одури. До нервных судорог. До рвотных позывов. Страшно.
Потому что там, за чертой, может быть еще хуже.
Потому что, сделав этот шаг, ты можешь оказаться в еще большей ловушке.
Потому что это может обернуться самоуничтожением и, кроме страдания нашим близким, тем, кто нас любит и кто нежен с нами, ничего не даст.
Потому что ты можешь разбудить в себе дракона, который, насытившись твоей страстью, в конце концов, сожрет и тебя.
Потому что рыцари на белом коне – это вымысел, химера, это миф, манящий и лживый.
Или, может быть, все же есть исключения из правил, и ты встретила настоящую любовь, без которой ты лишь медь звенящая? Любовь, которая испепелит твое одиночество и наполнит смыслом твою жизнь? Ведь не может быть, чтобы все эти романтические истории о бесконечной любви, о мистическом слиянии двух половинок в один сияющий образ, о предначертанной еще до нашего рождения встрече, о тихой старости рядом с любимым, ведь не может быть, в самом деле, чтобы все это было ложью.
Маша смотрела на своих гостей, на бесконечно близкого ей мужчину, который из-за какой-то ужасной ошибки судьбы существует в параллельном, чужом мире, на его счастливую жену, и понимала, что исправить уже ничего нельзя. Все будет так, как должно быть.
ГЛАВА 24
ОХОТА
Татьяна уезжала из города на несколько дней. Стоя на перроне, она поцеловала мужа и сказала:
– Не скучай тут. Поезжай в деревню на пару дней, на охоту.
Александр поежился. «Ну да, на охоту, – подумал он. – Если бы только на охоту…». Отношения с Машей достигли той критической точки, когда нужно было или расставаться, или переходить на следующий уровень. Ни к тому, ни к другому Александр был не готов, хотя и чувствовал приближение неминуемой развязки.
Вечером, после работы, он вернулся в пустой дом, запустил внутрь собаку, пушистую западносибирскую лайку, накормил ее, сварганил незатейливый холостяцкий ужин, яичницу с пятью оранжевыми глазками, налил в бокал «Рябину на коньяке» и включил свой любимый старый вестерн «Дилижанс».
Внезапно зазвонил телефон. «Пациенты, наверное», – раздраженно подумал Александр и нажал кнопку ответа.
– Саша! Говорить можешь? – заорал на другом конце провода Ленька Якут.
– Могу.
– Давай, приезжай сейчас на базу! Тут твой друг Коричневый вернулся, ходит вокруг лабазов третий день и орет. Мужики на вышках боятся сидеть, охоты никакой. Короче, приезжай и сам разбирайся со своим зверем. Он ведь не отстанет.
– А что, самим не убить?
– Да он не выходит, ходит и ревет только. Все зверье разогнал, и кабанов тоже. Короче, медведь твой, ты сам с ним и разбирайся!
Это было предложение, от которого невозможно было отказаться. Александр вздохнул, ощутив внутри знакомый холодок опасности.
Коричневого он подстрелил дней десять назад. День тогда был хмурый, дождь лил как из ведра – для охоты самая отвратительная погода. Бесцельно промаявшись несколько часов, Александр вышел из леса еще засветло и направился в сторону деревни, предвкушая, как придет в Машин дом, переоденется в сухую одежду, выпьет чашку горячего кофе. Представлял, как приятно будет сидеть в тепле, и слушать треск горящих в печи дров, и смотреть, как вокруг стола хлопочет тайно любимая им женщина.
Когда вдалеке уже виднелись крыши домов и до деревни оставалось пройти лишь один поворот лесной дороги, Александр увидел медведя. Сначала охотник принял его за лося, за взрослого теленка, настолько тот был огромен. Медведь стоял к Александру спиной и что-то нюхал на дороге. Его мокрая шерсть завивалась на гачах забавными кудряшками. «Вот это чутье, – подумал охотник, – это же он мои следы входные разбирает! Я прошел здесь четыре часа назад, и все это время, не переставая, лил дождь».
Между охотником и его добычей было шагов пятьдесят, пустяк для карабина. Александр подошел поближе, чтобы не мешали свисающие над тропой ветви деревьев, поднял карабин и замер. Медведь по-прежнему стоял задом, принюхиваясь к следам на дороге. Он упорно не хотел подставлять охотнику ни голову, ни хотя бы бок. «Выстрелю в зад, он вскинется, вторую пулю пущу между лопаток»… После выстрела медведь подпрыгнул, вытянувшись во весь рост, и, вскинув вверх передние лапы, взревел. Александр слишком резко дернул затвор – второй патрон заклинило. Медведь, словно взбесившийся бульдозер, с ревом развернулся, а затем одним прыжком исчез в лесу.
По рации доктор связался с охотниками, те примчались на старом Уазике довольно быстро, и несколько часов охотничья бригада вместе с собаками прочесывала окрестности. Все было напрасно – медведь словно растворился. Собаки вернулись на базу лишь утром. Шерсть у одной была в крови, и охотники решили, что зверь умер, тем более, что следов этого лесного исполина с тех пор в лесу никто не видел.
Но теперь он вернулся. Раненый медведь около деревни – серьезная проблема. И решать эту проблему по законам охотничьей этики должен тот, кто ее создал.
«Ну что ж, – подумал Александр, – медведь, так медведь. Зато у меня будет отмазка на день-два от принятия решения с Машей. А может, зверь меня и прикончит, и проблема разрешится сама собой, – доктор засмеялся, – вот и будет тебе, Санька, Божий суд. В лице оскорбленного медведя».
Якут молча сопел в трубку.
– Ладно. Ты-то едешь? – спросил его доктор, – а то я успел уже рюмку выпить.
– Не, не могу. Обещал Таньке смеситель поменять. А тебя когда рюмка останавливала? Увидишь своего оппонента, протрезвеешь.
– Иди ты знаешь куда, «смеситель»! Скажи, через час буду.
Доктор с сожалением посмотрел на «Рябину» и пошел готовить кофе. Опять зазвонил телефон.
– Это я, – сказала Маша. – Ты не приедешь сегодня? Мы с Игорьком одни. Скучаем. Коля опять в Москве, у ортодоксов праздник какой-то.
– Может, и заеду, но могу надолго зависнуть в лесу. Если будет совсем поздно, переночую на базе, а к вам загляну утром.
– Я подожду тебя, даже если будет поздно. Приезжай… У меня здесь пара несмотреных сезонов «Доктора Хауса», лягу затемно.
– Я постараюсь, но ты все же не жди, – ответил Александр. Думать о том, что произойдет, если он останется ночевать у Маши, было невыносимо.
Он повесил трубку и какое-то время стоял неподвижно, глядя в окно, затем подошел к сейфу и достал дробовик. «На дальней дистанции стрелять не буду, – подумал он, – а если придется в упор – не родился еще тот медведь, который выдержит выстрел двенадцатого калибра».
Охотничья база была пуста, когда Александр прибыл на место, и он пошел в лес один. Лабаз находился недалеко от базы, рядом с полем, засеянным овсом. Сооружение это было довольно хилым: наспех сколоченные ступеньки да деревянный настил, прикрытый шифером. Однако на площадке сверху можно было даже лечь, согнув ноги. Александр положил ружье, чтобы не уставали руки, и стал ждать появление медведя. Приближались сумерки. Было хорошо и спокойно, по-осеннему тепло. Все живое, намаявшись за день, постепенно затихало, лишь изредка над лесом переговаривались сороки да в ближайшей низине вскрикивал дрозд.
Первый медведь пришел около шести вечера. Сумерки – любимое медвежье время. Косолапый шел осторожно, беспокоя лишь птиц, которые, едва заслышав его шаги, с шумом поднимались вверх. Метров в двадцати от лабаза протекал ручей, и Александр слышал, как медведь пьет. Перейдя ручей, лесной бродяга остановился в зарослях, у кромки леса, и стал нюхать вечерний влажный воздух, стараясь угадать, нет ли поблизости человека. Вдруг медведь затих и растерянно фыркнул.