Родмила Николаевна и Владимир Петрович тоже недоуменно глядели вокруг. Мир абсурда… Театр марионеток, ведомых искусным опытным кукловодом. «Ай да матушка, – с некоторым даже уважением подумала Родмила Николаевна, глядя на свою соседку, скромно потупившись, сидящую на краешке стула. – Развлечение себе устроила, срежиссировала все, вплоть до мельчайших реплик. Ай да матушка! Ай да серый кардинал!…».
С нескрываемым отвращением смотрел на этот балаган и Александр. Какая-то старушка повисла у него на руке, он чуть замешкался, пытаясь ее стряхнуть. Ему все более казалось, что он в приемном покое сумасшедшего дома. Неказистые стихи придавали всему этому какой-то очевидно параноидальный оттенок. «Да вы что, здесь все с ума посходили?», – наконец воскликнул он.
Толпа колыхалась, трепетала в священном экстазе.
– Довольно! – поднял руку архиерейский представитель. – Обо всем, здесь происшедшем, будет доложено владыке, но нам всем нужно помнить, что существуют канонические нормы, согласно которым священник не может приступать к евхаристии с непрощенными обидами в сердце. Решение по итогам этого собрания будет вынесено чуть позже.
Благообразный священник уже было направился к выходу, когда произошло нечто неожиданное. То, чего никто не ожидал.
Отец Петр, чуть пошатываясь, поднялся со своего места, сделал пару неуверенных шагов и – рухнул на пол. Толпа охнула… Некоторое время он лежал неподвижно, а затем медленно пополз к своим обвинителям. Деревенские жители растерянно смотрели на невиданное зрелище.
– Святой!
– Великий подвижник!
– Вот она – сила смирения! – истерично закричала толпа.
– Простите меня, грешного! – промолвил склоненный к ногам своих врагов священник. – Простите меня! – повторил он, но при этом так посмотрел на Марию, что у нее похолодело внутри. В этом взгляде было столько неистовой, испепеляющей ненависти, столько злобы… Какой-то нечеловеческой, звериной злобы.
– Лицемер! – прошептала она. – Это же игра, только игра, все это лицемерие! – Маша беспомощно оглянулась вокруг. – Вы не видите? Нет? – Детский липкий ужас охватил ее. Пазлы встали на место. Толпа в едином порыве прославляла своего гуру.
– Святой…
– Святой…
– Святой!
Исход собрания был очевиден. Как и исход бессмысленного бунта обманутых стариков да горстки деревенских жителей. Многоголовый Левиафан торжествовал. Пережевывал очередных дурачков, утробно причмокивая и улыбаясь. Сытый, довольный, наглый зверь.
ГЛАВА 36
Я ЧЕЛОВЕК В САНЕ, А НЕ АБЫ КАК…
Человек с двоящимися мыслями
не тверд во всех путях своих
Иак.1:5-8.
Утром следующего дня неугомонные старики Родионовы опять встретились со своими благочестивыми соседями. На этот раз не в церкви, и не при большом скоплении народа, а в здании мирового суда.
За неделю до церковного собрания старики получили судебный иск о защите чести и достоинства, поданный на них отцом Петром. В заявлении говорилось о немыслимых оскорблениях, коими Владимир Петрович осыпает деревенского батюшку. Среди прочих витиеватых народных изречений почему-то особо выделялись слова «подлец», «вор» и «сволочь». В иске также было обозначено несколько свидетелей этого не просто грубого, а прямо-таки хамского отношения вконец зарвавшегося старика к представителю церкви. Как и следовало ожидать, фамилии этих мифических свидетелей ни Родмиле Николаевне, ни Владимиру Петровичу ни о чем не говорили.
«Неужели опять нас в суд потащит? – недоумевали старики. – Мало ему городского суда, так теперь и в мировом судиться будем! Это уже ни в какие ворота не лезет! Докатились на старости лет… В суд как на службу ходим. Подлеца уже и подлецом назвать нельзя!». Однако, как бы ни были неприятны очередные судебные дрязги, Родмила Николаевна была даже несколько рада встретиться со своим бывшим соседом, а теперь злейшим врагом вот так, напрямую, пусть даже в зале суда. «В глаза ему хочу посмотреть, – говорила она. – В глаза его наглющие. И послушать, как в очередной раз выкручиваться будет!». Дело в том, что подловить лживого попа в деревне ей было крайне сложно. Едва завидев соседей, он спешно ретировался или в дом или за церковные ворота, а в тех редких случаях, когда прямого столкновения избежать не удавалось, проносился стремглав мимо, громко напевая слова охранительного псалма. Матушка на улицу и вовсе перестала выходить.
Итог церковного собрания, проведенного накануне суда, ошеломил не только стариков.
– Неужели посмеет в суд явиться, после такого-то принародного покаяния? – недоумевала Маша, оставшаяся вместе с Александром на ночь у Родионовых, в их стареньком деревенском доме.
– Так это, голубушка, цирк был, а не покаяние! – сердито ответила Родмила Николаевна.
– Это понятно, но… Сегодня в ногах ползал, а завтра будет в суде требовать вашего наказания? В голове не укладывается!
– Вот я, Машка, посмотрю на тебя, а ты неисправима! Битая, до последней нитки обобранная, а все туда же! В голове у нее не укладывается! Придет как миленький, никуда не денется. Его ненависть впереди него бежит. К тебе, голубушка, ненависть, а мы с Володей так, по касательной, под руку ему попали. Тебя не прихватить, вот на нас и отрывается.
Слова Родмилы Николаевны оказались пророческими. Утром около входа в здание мирового суда стариков уже поджидали оскорбленные истцы: матушка Нина, в простеньком сереньком платье, и отец Петр, в длинной рясе, с большим нагрудным крестом. Едва завидев своих деревенских соседей, они проворно вскочили и стремительно ринулись в зал суда. От греха подальше… Мало ли чего вздумается греховодникам окаянным! Здесь до рукоприкладства – полшага.
Заседание началось.
– Я прожила долгую жизнь, – скорбно промолвила матушка Нина, – повидала многое… И БАМ, (а уж там мы чего только не насмотрелись!) и Новосибирск, и работа в детском саду, а женские коллективы, сами знаете, какие бывают! Не приведи, Господь, опять туда вернуться! Сплетни, пересуды, наветы всякие… И эти дети, дети…
– Ближе к делу.
– Но никогда, никогда, ни меня, ни батюшку нашего так не оскорбляли, – Нина Петровна всхлипнула. – Как это оставить безнаказанным? Ведь ни какого-нибудь забулдыгу оскорбили, а священника, божиего человека!
– И свидетели этому безобразию есть, – сухо продолжил отец Петр. – Вот их письменные показания. Они приложены к делу.
– Ознакомлены уже… Продолжайте.
– Так что продолжать? Сами понимаете, мимо таких оскорблений пройти невозможно. Как такое унижение простить? Но дело даже не во мне. Я как священнослужитель просто обязан защищать чувства верующих. По-вашему, как они должны реагировать на нападки в сторону их духовного отца? Оскорбление священника есть оскорбление всего прихода, и сейчас я защищаю не только себя, но и нашу веру, наши святыни. Поведение Родионовых нарушает духовно-нравственные законы общества, поэтому, чтобы остановить эту, так сказать, вакханалию, нужно принимать строжайшие меры. Строжайшие!
– То есть на мировое соглашение вы не согласны?
– Боже упаси! – вспыхнул батюшка. – Нет уж, увольте! Этак меня всякий встречный-поперечный будет сволочью и вором прилюдно называть! Во что это выльется? Я человек в сане, а не абы как… Ко мне, так сказать, желающие омыться душой приходят, а здесь такое! В дом приличного человека не позвать из опасения, что эта… – он невольно покосился на свою соседку и, чуть понизив голос, продолжил – через забор такое кричит, дурно становится!