Он-то знал, что бежать ему совершенно некуда.
— Куда-куда?
— В гости.
— У меня нет этого. Есть спальня, ванная, туалет, а этого… как ты сказал? гости? — этого нет. А у тебя есть?
— Да нет же, — с досадой отмахнулся Тимоша. — Гости — это не комната. Неужели ты не понимаешь? Вот я войду в твой дом — это значит, я пришел к тебе в гости.
— Но ведь это мой дом.
— Ну и что?
— Ты не должен входить в него.
— Почему же?
— Потому что это запрещено.
— Запрещено? А мы никому не скажем — никто и не узнает.
— А доктор Минус? Он посмотрит на меня и прочтет мои мысли.
— Тогда не попадайся ему на глаза.
— А доктор Плюс?
— И ему тоже.
— Но ведь так не бывает. На кого-нибудь одного обязательно хоть раз да натолкнешься. Так что я лучше пойду.
— И я с тобой.
— Нет, прошу тебя. Пожалуйста, не входи.
— Хочешь, чтоб я достался зверям?
— Нет, что ты. Но ведь у тебя есть свой дом.
«Уж там-то меня наверняка караулят», — подумал Тимоша, но вслух сказал:
— Слишком далеко отсюда. Мне уже не дойти, понимаешь?
— Нет, не понимаю, не понимаю, не хочу понимать! — завопил вдруг Желтенький и бросился к своему дому.
Тимоша побежал за ним и, вскочив на него верхом, влетел в приоткрытую дверь.
Оба упали, дверь захлопнулась.
Сразу же сам собой зажегся свет, и приятный голос сказал:
— Добрый вечер.
— Здравствуйте, — сказал Тимоша, приподнимаясь на четвереньки.
— Как вы себя чувствуете? Как прошел день?
— Спасибо, хорошо, — ответил Тимоша, все еще не понимая, кто это говорит.
— Начинаем вечернюю разминку для маленьких, — теперь стало ясно, что голос доносится из репродуктора. — Сколько будет пятнадцать тысяч восемьсот двадцать четыре разделить на триста шестьдесят восемь?
— Чего? — ахнул Тимоша.
— Сорок три, — сквозь слезы сказал Желтенький.
— Правильно. Четыреста шестьдесят восемь умножить на тридцать семь, прибавить две тысячи шестьсот восемьдесят четыре, все это разделить на сорок?
— Пятьсот, — без запинки ответил Желтенький.
— От тысячи отнимите семнадцать раз по сорок восемь.
— Сто восемьдесят четыре.
— Ответ правильный. Можете ложиться спать. Спокойной ночи.
Репродуктор щелкнул и умолк.
— Где это ты так наловчился считать? — изумился Тимоша.
— Наловчился? — переспросил Желтенький. — Не понимаю тебя. Это ведь так просто.
— Ха, просто! Да у нас в классе… — начал Тимоша и осекся.
Но Желтенький не обратил внимания. Он снова захныкал и спросил:
— Еще не кончились твои «гости»?
— Только начинаются, — ответил Тимоша и пошел проверять, плотно ли заперты двери и окна.
Желтенький шел за ним и ныл:
— Ой, я несчастный! Ой, как мне себя жалко! Ой, будет мне… дрыбадан!
— Перестань, — сказал Тимоша. — Мне похуже, чем тебе, и то я не ною.
Улица за окном тем временем стихла и опустела.
Тимоша выключил свет, сел в кресло у окна и стал ждать. Ему было страшно, но не очень, не так, как раньше одному в пустом лесу.
— Слушай, у тебя нет случайно ружья? — немного погодя спросил он у Желтенького.
— Ружья? Зачем оно мне? Я же не охотник. И не постовой. Я обыкновенный ученик гоночной автошколы, у меня хорошие отметки, я скоро кончу и буду работать в своей задаче, а больше я ничего знать не хочу, и я ни в чем не виноват… Ты сюда ворвался не по правилам, и я тебе говорил, что нельзя, а ты все равно…
— Тише, — прошептал Тимоша. — Кажется, начинается.
Они оба замерли, вслушиваясь в странные звуки, доносившиеся из-за поворота дорожки. Казалось, что кто-то очень громко всасывает воду сквозь зубы. Потом в круге света от фонаря появилось что-то черно-зеленое, извивающееся — без сомнения, это был первый удав. Он поднимал голову к небу и безудержно зевал — видимо, привык в это время мирно спать. Но вдруг он перестал зевать и с интересом уставился на лампу фонаря. Она была сделана в форме красивого попугая, и электричество в ней тихонько по-птичьи верещало. Удав облизнулся, выгнулся, как вопросительный знак, потом прижался подбородком к гладкой поверхности столба и осторожно пополз по нему вверх. Туловище его бесшумно скользило, переливалось, собиралось в упругие пружинные кольца, потом пружина резко разжалась — ам! Удав схватил лампу своей пастью и тут же с громким шумом свалился со столба.
— У-ха-ха-ха! О-хо-хо-хо! Грах-ха-ха! — раздалось в кустах, и на площадку перед домом, шатаясь от смеха, вышел человек с большим белым котом, которого он вел на шелковом поводке. Человек был в таком же черном плаще, как у доктора Минуса, только толще его в двадцать раз и краснее лицом. Когда он смеялся, во рту его сверкали золотые зубы. Кот тоже щурился и снисходительно усмехался в усы, глядя вслед уползающему удаву.