Продовольственная секция: сверканье огромных ножей над глыбами мяса. Индюшки и куры, козлятина, копченая дичь, деликатесное «акрантие»[8]. Улитки и крабы, плоды масличной пальмы и дерева ши, грибы и орехи кола на глазированных блюдах, листья кассавы и кокоямса, мука из арбузных семечек и косточек дикого манго, ферментированный кунжут и батончики «давадава», крупы и специи, всевозможные фрукты. Невероятная картина африканского изобилия.
Раз в несколько месяцев жена Джозефа совершала набег на центральный рынок, взяв в помощники кого-нибудь из домочадцев мужского пола. Там, проворная и решительная, сновала от лотка к лотку, маневрируя в толчее людей и коробок, на ходу обмениваясь приветствиями с сотней знакомых продавцов и ткачих. Спортивное ориентирование по торговому лабиринту. Что-то в этом есть исконно африканское, родственное искусству шамана-охотника, знатока невидимых троп в непроходимых джунглях... Впрочем, это только для обруни в Африке все сводится к джунглям. Не пора ли разуть глаза: джунгли давно закончились, и теперь моему объективу одна за другой предстают достопримечательности цивилизации — королевский дворец Манхийя, резиденции Яаа Асантеваа и Премпеха II.
Заглядевшись на заоконные красоты, я и не заметил, как в автобусе наступила драгоценная тишина. Пассажиры спали. Еще пять минут назад их вразумлял неистовый проповедник, но теперь он и сам закемарил, откинувшись на сидении в последнем ряду. Полуоткрытый рот, закатившиеся глаза. Протиснувшись между баулами, я дотронулся до запястья и с ужасом понял, что не ошибся: старик был мертв.
Лингала фасиль
Молодой человек в спортивном костюме расхаживает взад-вперед по пустырю, держа в руках Библию, и, слегка пританцовывая, зачитывает по слогам. Он читает себе под нос и вроде бы не нуждается в слушателях, но не проходит и трех минут, как вокруг него собирается жидкая толпа зевак. Один из присутствующих, тощий старик в банном халате, тоже начинает пританцовывать. Ритмично пошатываясь из стороны в сторону, полуприседая и ударяя себя в грудь, он заводит что-то надрывное на языке лингала. Тем временем, еще два участника уличного ритуала сосредоточенно ломают фанерные ящики, чтобы соорудить костер. Каждый священнодействует по-своему, не мешая и не замечая других.
На бульваре Тридцатого Июня — авария. В груде железа угадываются остовы двух легковых машин. Галдящие активисты-свидетели одолевают полицейского, неторопливо составляющего рапорт. Все это происходит прямо посреди проезжей части. Два потока машины объезжают ДТП с обеих сторон, не притормаживая. «Скорой помощи» нет как нет; кажется, ее никто и не ждет.
Будучи африканским мегаполисом, Киншаса с избытком наделена всеми ожидаемыми атрибутами: вереницы окраинных лачуг, оравы беспризорников и вооруженные до зубов люди в беретах, патриотические плакаты, вывески и растяжки, толпы горожан, привычно ждущих общественного транспорта по нестерпимой жаре в час пик. Бульвар Тридцатого Июня — главная улица города, окаймленная высотными зданиями и пальмовыми шпалерами. Непрерывность бетонных заборов, ларьков-киосков, дорожных работ и других раскопок. Из окон домов и машин доносятся звуки ндомболо. Сочетание унылой архитектуры в советском стиле и этой беспечно-солнечной музыки почему-то кажется вполне органичным. Так же как смесь французского и лингала, на которой изъясняются местные жители: все наполовину понятно, почти постижимо.
— Эй, обруни, вернешься в Гану, передай привет. Пять лет дома не был.
— А как занесло в Киншасу?
— По разным причинам, ндеко.
Его зовут Джоэл. Я так и не понял, кем он приходится Марии Мобула, моей мединститутской приятельнице, несколько лет назад вернувшейся на родину к мужу и теперь, узнав, что я в Африке, пригласившей меня в Киншасу на выходные. Джоэл называет ее «сестра», но родственных связей между ними нет. С мужем Марии — минимум контакта, сухие привет-пока, вроде чужие люди. Однако вот уже второй год Джоэл на правах члена семьи занимает одну из комнат в их квартире с видом на реку Конго, по которой проходит государственная граница.