Миша — великий ботаник. Он накопал каких-то корней, очистил от земли и бросил в котелок вариться.
— Что за растение?
— Полигонатум мультифлорум. По-русски: купена многоцветковая.
— Зачем это?
— Спаржу делаю, — наливая уксус в кружку, ответил Миша, — нам с тобой это — первый дар природы.
— И что же, вкусно будет?
— Пальчики оближешь. Потом мы будем варить суп из румекс ацетоза.
— А по-русски?
— Из щавеля. Конечно, спаржа вкуснее.
— А ты ел когда-нибудь?
— Чего?
— Спаржу?
— Нет.
— А эту, как ее… полигонатум?
— Тоже нет.
— Так как же ты ее хвалишь?
— Слушай, Сережа, а ты «Народный цветник-травник» читал? — прищуривая глаз, в свою очередь спросил Миша.
— Нет, не читал.
— Ну, значит, и квиты. А там ее хвалят. В общем, купена — растение съедобное. Я полагаю, мы возьмем себе за правило в наше меню обязательно включать такие необыкновенные блюда, — деловито заключил он разговор и вытряхнул в чашку длинные белые корни купены.
Выглядела она очень аппетитно, но вкус, по совести скажу, был препротивный. Однако мы не подали вида и, нахваливая себя за изобретательность, съели ее всю.
Ночью я проснулся и разбудил Мишу.
— Чего тебе? — сердито спросил он.
— Миша, как ты себя чувствуешь?
— Хорошо. А что?
— Я отравился купеной.
— Что ты! — в страхе воскликнул он. — Не может быть! Тошнит?
— Нет.
— Сердце давит?
— Вроде как нет.
— Так что же с тобой?
— Ничего. Есть очень сильно хочется. Давай наварим картошки.
Он сердито лягнул меня ногой и отвернулся. На лугу, в сырой мочажинке, скрипел коростель; за хребтом, на той стороне реки, ревели два диких козла. Они шли разными распадками и ревели по очереди; эхо дробилось в камнях, растворялось в лесной глубине и спускалось в долину, к реке, неясным шумом. В кустах лениво плескались притихшие струи, шуршали на отмели волны — вода сбывала.
Я заснул с каким-то особенно приятным звоном в ушах. Так славно спится только в лесу, у костра.
ГДЕ УКАР?
Сидение «под Марой» — по имени речки, впадающей в Уду немного выше нашей стоянки, — надоело. За эти три дня мы, кажется, сделали все необходимое: залили смолой-живицей щели у лодки, пересушили хлеб на сухари, пришили оторванные пуговицы, надрали бересты в запас на дорогу и загорели, если не как негры, то как малайцы, во всяком случае. Пора было ехать.
Больше же всего беспокоило, как отнесутся к нашей задержке «пешеходы». По всем расчетам получалось, что они ждут нас в Костиной уже не менее шести-семи дней. Оно хотя и приятным казалось пощекотать им нервы, но всему есть своя мера.
Вода сбывала, однако держалась еще на довольно высоком уровне. Коряжник, как это всегда бывает на спаде, теперь несло реже, и плыть можно было без опасений.
Сборы заняли несколько минут, багаж был аккуратно уложен и сверху накрыт берестой. Лодка не пропускала ни капли воды. Мы сели по своим местам: я в корму, Миша — в лопастные весла, и оттолкнули лодку от берега. Течением нас моментально выдернуло на середину реки и понесло — только замелькали затопленные половодьем прибрежные кусты.
Когда вода прибывает, середина реки выпирает бугром, плыть на подъеме воды — чистое мученье; лодка скатывается, как с горки, и прижимается к берегам. Другое дело на спаде. Река тогда вгибается корытом к середине, и можно плыть, сложа руки, — все время на фарватере.
Так теперь плыли и мы.
С обеих сторон в реку упирались утесы — удивительно легкие и симметричные базальтовые колонны; они сплошной вереницей тянулись по берегам. А поверху, над этой то розовой, то желтой, то фиолетовой балюстрадой зеленели изумрудной шапкой бескрайние хвойные леса. Горы убегали вдаль синеющей цепью.
Где-то здесь, по рассказам, должен быть водопад, а за ним — село Укар. Наши путеводные карты единодушно определяли расстояние от Мары до Укара в десять километров. Но мы плыли уже очень долго, а ни водопада, ни Укара все не было.
Укар, Укар — это слово у нас не сходило с языка. Укар! Это же целое событие, это — первое село на нашем пути!..
Но поворот оставался за поворотом, а Укар не появлялся.
Где же Укар? Начиная сегодняшний путь, мы дали себе твердое слово, что будем обедать после Укара и что к обеду сегодня непременно будет молочный кисель. Укара не было, с ним вместе — укарского молока, молочного киселя и вообще обеда… Слово есть слово.
Вдруг горы раздвинулись, уступив место роскошным лугам. Почудилась близость жилья. Вот и поскотина. Немного дальше видно село. Наконец-то мы пообедаем!