— Сыми штраф — заступим робить.
Волокитин даже рот раскрыл от неожиданности. А когда понял, что мы не шутим, затопал ногами, заорал в ярости:
— Уволю, мерзавцы! Всех уволю!
— Пошто обутки бьешь, Иван Васильич, — подошел к нему Решетников. — Все равно на их штраф новых не сошьешь. Ставь им за субботу полный день — и точка.
Гроза деревянная рассердился пуще прежнего.
— Начальнику прокатки пожалуюсь! — завизжал он и кинулся к управлению.
— Ну, робя, беда, — покрутил головой Витька, — как пристукнет нас Шпынов — мокрое место останется…
— Не каркай, — хмуро оборвал Сенька.
Шпынова боялись все. «Без причины не налетает, а налетит — держись!» — говорили о нем старые рабочие. Мы присмирели.
«А не убраться ли подобру-поздорову в цех на место?» — начал подумывать я, но было поздно: Шпынов уже шел к нам, покусывая кончик светлого уса. У входа в цех он остановился, посмотрел по сторонам и обратился к семенившему за ним Волокитину:
— Так где же ваши забастовщики, Иван Васильевич?
— Вот-с, — указал на нас Волокитин.
Начальник прокатки нахмурился, посмотрел еще раз направо, налево, даже вверх взглянул и возмутился:
— Где? Говорите ясней! Не вижу!
— Вот-с, эти-с…
— Что-о-о?! — брови Шпынова взлетели на лоб. — Эти?! Шутить изволите, милостивый государь!..
— Помилуйте-с, Николай Николаич, какие шутки! Мальчишки-с, хамы-с, забастовку объявили…
Начальник прокатки запыхтел:
— Ну-с, допустим… Так кто же организатор и зачинщик этих… с позволения сказать, забастовщиков?..
— Вот-с! — Волокитин схватил за шиворот одной рукой меня, а другой Сеньку. — Они-с!
Шпынов усмехнулся, глядя на нас, и спросил несердито:
— Ну, так с чего же это вы задурили, господа зачинщики?
Сенька, немного путаясь, но в общем толково изложил всю историю. Начальник прокатки все усмехался. Эта усмешка успокоила меня, и, когда Сенька кончил, я вставил свой аргумент, казавшийся мне самым убедительным:
— Нас не по закону оштрафовали! Штрафы отменили в пятом году. И в книжках про то написано.
— О! — удивился Шпынов. — Да ты, брат, ученый?! И что ж, читал ты эти книжки?
— Читать не читал, а люди сказывали, — объяснил я.
— Так-так, учитесь, Иван Васильевич, у своих «забастовщиков», они пятый год лучше вашего помнят…
— Николай Николаич! — закричал рабочий из прокатки и, подбежав к Шпынову, что-то сказал ему на ухо.
Шпынов побагровел и заторопился в прокатку.
— Николай Николаич! — в отчаянии уцепился за него Волокитин. — А как же со штрафом-то быть? Наказать же их надо-с, для острастки-с…
Начальник прокатки круто повернулся и рявкнул прямо в лицо обомлевшему Волокитину:
— К чертовой матери! Отменить сию же минуту штраф! Тут без конца аварии с оборудованием, а вы мне рабочих мутите штрафами своими дурацкими!..
Помолчал секунду и выразительно закончил:
— Чучело!
Удивительно коротким показалось мне лето 1913 года. Вырваться в лес, на реку — в тишину, в прохладу, где, кроме птичьего гомона, ничего другого и не слыхать, — удавалось ненадолго. А потом опять завод: духота, дым, грохот и работа — до ломоты в плечах, до кровавых кругов перед глазами. Теперь особенно понятным стало давно известное слово «чертоломить», то есть работать не разгибая спины.
Наша ребячья ватага торжествовала свою великую победу над Грозой Волокитиным, хотя об этой победе почти никто и не знал. Рассудительный не по годам пятнадцатилетний рабочий сортировки Федька Зотин, заметив наше непомерное торжество, словно окатил нас ушатом холодной воды:
— Кабы вам Никола не присоветовал да Решетников не помог, ничего бы вы не смогли сделать. Ясно?
Было, конечно, ясно. Мы понимали, что Зотин говорит сущую правду…
Еще в день моего прихода на завод меня заинтересовал Шпынов — личность загадочная. Решетников сказал мне, что начальник прокатки почему-то сослан сюда из Перми. Слово «ссылка» делало Шпынова в моих глазах героем: ведь нашего Илью, и рыжего, который заходил к нам весной, и Павла Королева тоже ссылали, правда, в Сибирь… Знание Шпыновым своего дела, умение работать вызывали уважение к нему. Даже старики отзывались о нем одобрительно:
— Мастак! Видать сокола по полету.
Рассказывали также, что Шпынов каждый год ставит приезжающего к нему на летний отдых сына Сергея — студента Петербургского технологического института — на работу в листопрокатный. Сергей трудится вместе со всеми, и спрос с него не меньше, чем с любого рабочего.
Хлопотами того же Шпынова на заводе строился новый цех, «секретный». Там начали оцинковку железа по новому, немецкому, способу. Но немецкий завод, который поставлял нам цинк и оборудование, запросил за рецептуру бешеные деньги. Говорили, что Шпынов разъярился, узнав об этом, и поклялся найти свой, русский, способ цинкования.