Коська, довольный тем, что начальство в разговорчивом настроении, начал было рассказывать, но раздался звонок, и Василий Иванович махнул рукой, чтобы он замолчал.
— Отделение, — сказал Василий Иванович, снимая наушники, — со всеми точками говорит.
— Со всеми сразу?
— Со всеми сразу…
— А как это?
— Очень просто. У диспетчера имеется ключ циркулярного вызова. Поворачивает он этот ключ, посылает на точки импульсы вызывного тока и отдает приказ в мраморный микрофон. Ясно?
— Не знаю, — отвечает Коська.
— Ну так вот. Это тебе не грибы собирать.
А днем мимо станции Щеглово один за другим шли товарные составы, длиной больше полкилометра каждый, шли копперы, ледники, гондолы, пульманы, вагоны с надписью «годен под хлеб», жирные цистерны. Поезда везли уголь, блестящий на солнце, как мокрый, везли трубы, тес, арматуру, везли грузовики, установленные по три штуки на двух платформах, везли глыбы облицовочного камня, похожего на замороженные волны.
Помощники машинистов ловко принимали на ходу жезл, и поезда, такие тяжелые, что от них дрожала станция, проходили по главному пути, не сбавляя скорости, унося за собой карусели пыли.
Василий Иванович выходил встречать товарные маршруты, так же тщательно осмотрев мундир, однако не слишком заботясь о том, как сидит на его голове фуражка.
Через трое суток, в два часа десять минут вернулся пассажирский.
— Здрасте, Василь Иванович! — послышалось из темноты.
— Здравствуйте, Надя. Ну, как в Ростове?
— Хорошо, спасибо! Там дом, помните, я вам говорила, уже совсем отремонтировали. У нас моряк едет. Чудной — смех один. Рассказывает, как с фашистом в воде дрался.
— Ерунда. Балованный народ моряки….
— А в Лихой к нам два вагона прицепили…
— Пользуется тем, что вам неизвестны морские уставы, и сочиняет.
— В тех вагонах физкультурники в Москву едут.
— Спросить его, что полагается по инструкции делать, когда буксы горят, тоже чего-нибудь сочинит. Сочинять они мастера!
— Почему вы сердитесь на него, Василь Иваныч? Ни разу человека не видели, а сердитесь… — сказала Надя.
— Не в этом дело, Надя. Вы извините, что так получается, — Василий Иванович вдруг заторопился, — но поезд стоит одну минуту, Надя… И надо бы мне не огорашивать вас сразу, но поезд стоит одну минуту и…
— Пора, пожалуй, ехать, товарищ начальник! — проходя в голову состава, сказал главный.
— Пора. Езжайте, — ответил Василий Иванович.
Вагон дернуло. Надя что-то говорила, но слов из-за гудка не было слышно.
Василий Иванович сделал несколько шагов за поездом.
— Простите, вы начальник станции? — послышался голос за его спиной.
Он удивленно оглянулся. Позади него стоял старичок в шляпе с обвисшими полями, с чемоданом в руке.
— Я, — ответил Василий Иванович. — Вы откуда?
— С поезда. К вам.
Старичок поставил чемодан и закашлялся.
— Да вы не перепутали? Ведь это станция Щеглово.
— Именно. Станция Щеглово, — и, покопавшись в бумажнике, старичок достал конверт.
В конверте оказались две бумажки, сколотые скрепкой: глянцевая, со штампом директора дороги, и папиросная, на которой при свете фонаря можно было разобрать только слова «с подлинным верно», написанные чернилами.
В дежурке он прочитал бумажку.
Начальнику станции Реброву приказывали сдать дела вновь назначенному товарищу (старичок приподнял шляпу и поклонился), четырнадцатого июля прибыть на Придонскую-сортировочную и приступить к исполнению обязанностей диспетчера.
— Четырнадцатого, — с досадой сказал Василий Иванович, — а сегодня пятнадцатое… Пишут тоже…
Утром все служащие помогали своему начальнику укладываться, и Коська в первый раз увидел, что у начальника есть фотоаппарат, камера футбольного мяча, затрепанная книжка «Как закалялась сталь» и, что уж совсем удивительно, — манок на уток. Василий Иванович со всеми по старшинству попрощался и поехал на Придонскую.
На новом месте ему не понравилось. Работа его состояла в том, чтобы обеспечить подачу порожняка к угольным шахтам под бункера и составлять угольные маршруты.
Целый день нервные, крикливые люди стучали в окошечко, махали бумажками, а он, прижимая телефонную трубку плечом к уху, подписывал, слушал и ругался.
Телефоны звонили непрерывно. Одна шахта сообщала, что вагоны погружены, другая требовала паровоза; с 21-й бис какой-то человек голосом артиста говорил: «Уголь идет в отвалы. Некуда грузить уголь. За такое головотяпство отдают под суд. Как ваша фамилия?» — и нельзя было его ругнуть, потому что неизвестно было, кто это такой.