Сварил себе кофе. Запах кофеварки смешался с запахом жавелевой воды. Я задумался, не последует ли химическая реакция, способен ли запах хлорки испортить вкус кофе. Я налил кофе в большую чашку, поднес ее ко рту. Нашел вкус странноватым. Сделал второй глоток, потом третий. Хлорка уже не чувствовалась.
Я распаковал сумки, вытащил одежду. Две пары джинсов, три футболки, рубашка, несколько пар трусов и носков, больше ничего. Положил на единственную секцию стеллажа в квартире, на самом виду. Всё под рукой. Я обычно так поступаю с вещами, когда живу не дома – у друзей или в гостинице. Я порадовался, что мой гардероб состоит теперь лишь из самого нужного. Увидел в этом знак, что я на верной дороге. На пути к той жизни, к которой стремился. Собранной. Воздержанной. Напряженной.
Я снова полез в сумки, достал штук двадцать книг, которые взял с собой. “Корректура” Томаса Бернхарда, “Краткая история портативной литературы” Вила-Матаса. “Георгики” Клода Симона, самая насыщенная, как я всегда думал, из когда-либо написанных книг, самая полнокровно живая, переполненная до отказа неподвижными зимними поездами, вспышками снарядов, колышущимися хлебными полями и часами ночных ожиданий на лошадях, костенеющих от холода. El coronel no tiene quien le escriba[1] Гарсиа Маркеса, где старик, впавший в нищету, ждет, бесконечно ждет свою ветеранскую пенсию, но ее все нет, и он предпочитает сдохнуть с голоду, нежели расстаться со своей последней гордостью – бойцовым петухом. Эссе “В защиту Малерба” Франсиса Понжа, которое мне достаточно пробежать глазами в дни уныния, чтобы снова почувствовать себя на коне. “Мы поехали к морю (13 километров от Кана): почувствовали его сильный и горький настрой, увидели, как растения дюн яростно сопротивляются ветру, цепляясь всего лишь за песок. Мы сами одновременно и море, и дюны и способны вести себя так же. На волне нашего гнева 1 и 2 октября мы найдем нужный тон, чтобы взять слово и оставить его за собой. Мы, затерянные в толпе. Мы, пассажиры третьего класса. Мы, не знающие, как нам жить, и не имеющие вкуса к богеме”.
Я поставил все книги одну за другой на полку, на уровне глаз, на видном месте. Чтобы каждый раз, проходя мимо, получать от них мощный толчок, укол, окрик, призыв к взыскательности и труду.
Я полностью разобрал сумки. Осмотрел свое имущество, намеренно сведенное к необходимому минимуму, аккуратно разложенное передо мной на свету, наготове, подобно инструментам хирурга перед операцией. Я подумал: когда вещей немного, то их видишь лучше. С немногим живется легче. Легче передвигаться, легче соображать, легче принимать решения. Мне понравилась мысль, что отныне вся моя жизнь – вот она, здесь. От груды хлама сорока лет моего существования осталась лишь эта кучка предметов на полках.
Я взял карту Франции, которую всюду вожу с собой, и прикрепил кнопками к стене. Повторил на карте путь, проделанный накануне в поезде: из Парижа, скрещения всех дорог, вниз, через всю долину Роны, через все зеленые, желтые и оранжевые участки, рассеченные за несколько часов скоростным поездом, до точки Н.
Я подумал: ну вот, ты здесь. Ты живешь в этой крохотной точке на карте. Где-то в черноте этой точки под названием Н. находится точка во много тысяч раз меньше – ты сам.
А потом мне пришло в голову другое: где-то в этой точке Н. находится и точка автостопщика. Я прошелся взглядом по карте, охватывая огромные пустые пространства, побродил среди тысяч других точек, где я или он могли бы теоретически решить поселиться. Все-таки это невероятно, размышлял я, что мы оба оказались в Н. Какая-то из ряда вон выходящая случайность. Или не случайность, а что-то другое. Я поставил себя на место автостопщика. Подумал о том, что он мог подумать, узнав, что я здесь. Немыслимо, чтобы он не подумал, что я приехал сюда для того, чтобы его найти. Что этот переезд я затеял из-за него.
Я вспомнил о Ли Освальде, достающем винтовку на верхнем этаже здания, откуда он выстрелит в Кеннеди. Обо всех наемных убийцах в часы, предшествующие убийству, которое они собираются совершить. Об их спокойствии. О точности движений. О том, как тщательно они выбирали место засады. Располагали все принадлежности. Готовились, чтобы в нужный момент все произошло наилучшим образом.
Живи, говорил мне автостопщик. Живи, а потом будешь писать. Не упускай этот дивный солнечный день, говорил он каждый раз, когда видел меня за компьютером. Или если по доброте душевной не говорил, то я все равно чувствовал, что он так думает. И его поступки говорили мне это. Он отправлялся купаться, а я нет. Он собирался на прогулку, а я нет. Он встречал каких-то новых людей в баре, а я нет.