Первая линия обороны или, как ее еще называли "нижняя стена" проходила, как раз на уровне купеческого квартала. Она была высотой пять метров и именно ее надлежало защищать ополчению. На стену можно было попасть только одним путем через узкие двери, расположенные в центральной башне. Как только стрелки и копейщики занимали свои места, проходы сразу блокировались - опускались тяжелые решетки и запирались крепкие замки. Вторая линия обороны или "высокая стена" возвышалась на восемь метров позади первой. Ее охраняла стража, немногочисленные дворяне - воины и мобилизованные на время войны зажиточные горожане, которых призывали на службу вместе со слугами. Конечно богачи могли откупиться, но тогда пришлось бы заплатить городу высокую цену, намного проще было отправить на стену младших сыновей в сопровождении самых нерадивых слуг.
В ополчение записывали на базарной площади. Торговцев потеснили, освободив приличный участок, на котором установили несколько больших шатров. В одном из них записывали всех желающих и сразу выдавали жалование по одной серебряной монете на человека за три дня службы, а в другом рекрутов вооружали. Вербовщики приводили людей по одному или группами. Крестьяне и ремесленники с радостью отправляли своих младших сыновей на службу, поэтому к центральному шатру выстроилась целая очередь. Многие пришли с утра, поэтому мы оказались в самом хвосте. Большинство новобранцев было нашего возраста или немногим старше, хотя мне на глаза попалось несколько взрослых мужчин. Почти все были одеты в какие-то обноски. Проводя дни в монастыре я и представить себе не мог, что большинство жителей этого блестящего торгового города живут в полной нищете. Высокие стены, которые я разглядывал сидя на галерее, казались мне воротами в волшебный сказочный мир, но на поверку оказалось, что за ними скрываются голод, вонь и убожество.
Те, кого уже успели вооружить выходили из шатра и строились у стены в одну линию. Ополченцев разбивали на десятки, командирами назначали ветеранов городской стражи. Они были слишком стары для того, чтобы сражаться, но могли руководить необученными новобранцами. Оружие и примитивные доспехи не сильно преображали горожан. Казалось ни что на свете не могло распрямить их сутулые спины и оживить потухшие глаза. Ополченцы имели вид не столько воинственный, сколько жалкий. Возможно я ошибался, но мне показалось, что большинство рекрутов, так же, как и я не умели обращаться с оружием.
Наконец нас с Холином запустили в шатер. Внутри было пыльно и душно, пахло потом и пивом. В середине за низкими кривобокими конторками расположились писари, а в самом дальнем углу устроился начальник стражи. Он был очень сердит. Приказ о наборе ополчения пришел неожиданно, денег из городской казны выдали мало, и вместо крепких солдат наниматься шел всякий сброд, от которого на стенах не будет никакого толка. Толстяк хмурился, хлебал пиво из большой оловянной кружки и что-то ворчал себе под нос. Освободившийся писарь махнул рукой, и мы подошли к конторке.
- Кто такие?
Холин назвался.
- Мы должны быть в списке, - сказал он.
Писарь зашуршал пергаментом, раскатал свиток до самого пола и ткнул грязным пальцем куда-то в середину. Пока он возился я попытался прочитать документ, который нам надлежало подписать, но разобрать жалкие каракули было совершенно невозможно, казалось бумагу под диктовку впопыхах заполнял какой-то школяр. Мне бросились в глаза отдельные слова: "не жалея сил...день и ночь...до самой смерти".
- Чего смотрите? - недовольно буркнул служивый, - подписывайте.
Холин грамоты не знал, поэтому напротив своего имени поставил отпечаток большого пальца, а я чиркнул неразборчивую закорючку.
В соседнем шатре нас придирчиво осмотрел пожилой стражник.
- Ого! - воскликнул он, обращаясь к ключнику, который возился с разложенными прямо на земле копьями, - эти со своим оружием пришли.
Многие новобранцы не имели не то что ножей или кинжалов, но даже поясов, на которые их можно было повесить, поэтому по сравнению с остальными мы с Холином выглядели настоящими воинами.
- Откуда такое богатство? - спросил стражник, разглядывая мою саблю и доспехи Холина.
- В бою у степняка взяли, - важно заявил мой спутник.
Дежурный уважительно крякнул, а ключник ухмыльнулся в усы, может быть не поверил, а может быть его развеселил внешний вид Холина. В панцире степняка мальчишка смотрелся весьма внушительно, благодаря плотным кожаным накладкам плечи казались значительно шире, но картину портили торчащие из-под брони тонкие ноги и рукава короткой куртки, которые не доходили до тощих запястий.
- Из арбалета стрелять умеете? - спросил пожилой стражник.
- Умеем, - за двоих ответил Холин и выразительно посмотрел на меня.
- Дай мальчишкам арбалеты, а вот этому, - стражник ткнул в меня пальцем, - какой-нибудь нагрудник.
Записавшись в ополчение мы еще какое-то время провели на площади. Нашего командира ни где не могли найти, поэтому оставленные без присмотра мы уселись прямо на землю и стали рассматривать полученные вещи. Многие в нашем отряде впервые получили возможность подержать в руках такое "богатство". Ограничений на ношение холодного оружия в городе не было, длинные ножи были почти у всех ремесленников и торговцев, но что такое обычный тупой тесак по сравнению с настоящим кинжалом.
Холин развлекался с арбалетом. Он прижимал его к плечу, делая вид, что целится, поворачивался вокруг своей оси и кровожадно скалил зубы, всем своим видом показывая, что, если враги подберутся к нему со спины им несдобровать. Я хорошо себе представлял, что это за оружие, но стрелять из него мне еще не приходилось.
- Как его заряжать? - спросил я Холина.
- Это просто, - мальчишка упер в землю железную скобу, прикрученную к ложу, просунул в нее ногу, схватился обеими руками за тетиву и натянул ее на рычаг.
- Так можно пальцы порезать, - сказал я.
- Должны перчатки дать, - ответил Холин, - а если не дадут какими-нибудь тряпками руки обмотаем.
Панцирь Холина смотрелся внушительнее, чем мой нагрудник. Я вертел его и так и эдак пытаясь сообразить сможет ли он защитить меня от вражеского оружия. Доспехом его можно было назвать с большим трудом, просто прямоугольная железная пластина которая крепилась на груди при помощи нескольких ремешков надетых на плечи и затянутых на боках и спине. Зато на ней можно было выбивать разные мелодии словно на барабане, чем я и занимался пока не появился какой-то угрюмый старик, который назвался нашим командиром и не отвел нас на стену.
Только сейчас разглядывая с пятиметровой высоты бывшие монастырские поля, я осознал насколько все серьезно. Разгуливая по кварталам бедняков мы и подумать не могли, что враг настолько близко подошел к городу. От ярких значков, халатов и знамен рябило в глазах. Кочевники заняли все брошенные постройки, оставшиеся снаружи и разбили лагерь в двух полетах стрелы от крепостной стены. Для постройки укреплений им не понадобился ни камень, ни дерево. Они составили в круг кибитки, которые словно стеной окружили лагерь, а внутри установили шатры и палатки. Таких импровизированных "крепостей" было несколько. Невозможно было поверить в то, что степь решила пойти на нас войной только после смерти великого хана. Огромная армия, оказавшаяся под стенами Пауса не могла собраться за несколько дней. Даже мне мальчишке - послушнику, знавшему мир только по книгам было очевидно, что это нападение готовилось не один месяц. Тысячи воинов оставили свои дома, чтобы добраться до сокровищ королевства. В ужасе я смотрел на вражескую армию. Как слепы мы были с Холином, когда думали, что подмога из города сможет защитить монастырь. Даже, если бы Паус отправил к нам сотню воинов, они бы не справились.