– Но помочь Гвендолин она не успеет.
– Нет, не успеет.
За следующие несколько месяцев она уже постепенно перестала осознавать, что у нее Альцгеймер. Она больше не читала. но все время смотрела телевизор, причем больше всего любила детские передачи и мультфильмы. Заходя в комнату, я слышал, как моя восьмидесятидвухлетняя любимая подпевает «Клубу Микки Мауса». Было такое чувство, что если по телевизору будут транслировать картинку проверки качества сигнала, она будет смотреть на нее часами.
И вот настало утро, которое я со страхом ждал: я готовил ей завтрак – хлопья, она их видела в телерекламе, – а Гвендолин посмотрела на меня, и я понял, что она меня не помнит. В ее глазах не было страха или любопытства, но не было и малейшей искры узнавания.
На следующий день я отвез ее в специализированное заведение для страдающих старческим слабоумием.
– Сочувствую, Пол, – сказал доктор Кастльман. – Но это в самом деле к лучшему. Ей нужен профессиональный уход. Вы похудели, потеряли сон и, откровенно говоря, ей сейчас все равно, кто ее кормит, купает и лечит.
– Зато мне не все равно! – сердито буркнул я. – С ней обращаются как с ребенком!
– Она и стала как ребенок.
– Она там уже две недели, и я не заметил, чтобы они хотя бы попытались с ней общаться.
– Ей нечего сказать, Пол.
– Есть, – возразил я. – В глубинах ее мозга что-то да есть.
– Ее мозг не тот, что прежде. Вы должны посмотреть правде в лицо.
– Я слишком быстро от нее отказался. Должен быть способ с ней общаться.
– Вы взрослый, а она, несмотря на внешний облик, четырехлетний ребенок, – мягко сказал Кастльман. – У вас больше нет ничего общего.
– У нас целая жизнь общая!
Дальше его слушать я не мог и вышел из кабинета.
Я решил больше не полагаться на доктора Кастльмана и обратился к другим специалистам. Все сказали мне практически то же самое. Один даже показал лабораторию, где проводят всевозможные химические опыты с бета-амилоидами и другими веществами. Опыты обнадеживали, но продвигались не настолько быстро, чтобы их результаты успели помочь Гвендолин.
Каждый день я два или три раза доставал пистолет и размышлял над тем, чтобы покончить с собой, но все время думал: а что если случится чудо – медицинское, религиозное, какое угодно? Что если она станет прежней Гвендолин? Тогда она окажется одна среди дряхлых стариков и старух, и получится, что я ее бросил?
Так что я не мог убить себя, не мог ей помочь и не мог просто стоять и смотреть. Должен быть какой-нибудь способ достучаться до нее, общаться как раньше. Мы вместе пережили столько бед – потерю сына, выкидыш, смерть наших родителей, но мы были вместе и потому смогли справиться со всеми несчастьями. Сейчас на нас просто обрушилась еще одна проблема – а любую проблему можно решить.
И я нашел решение. Не там, где ожидал, и определенно не то, чего ожидал, но Гвендолин восемьдесят два, она быстро угасает, и я не стану медлить.
Таково положение дел на сегодняшний вечер. Днем я купил блокнот и сейчас дописываю в нем первую заметку.
22 июня, пятница. Я услышал об этой клинике, когда выяснял о болезни Гвендолин все что можно. Правительство объявило деятельность этого заведения незаконной и прикрыло, поэтому оно перебралось в Гватемалу. На клинику нельзя было особо рассчитывать, я и не рассчитывал. Просто ждал от нее чуда.
Они не делали секрета из того, что будет, если эксперимент пройдет как запланировано. Вот почему они принимали только безнадежных пациентов, а поскольку таких было мало, клиника отчаянно нуждалась в добровольцах. Они даже не усомнились, когда я заявил, что у меня медленно развивающийся рак. Я дал расписку, которая не выдержала бы никакой критики в любом суде за пределами Гватемалы, и они получили разрешение делать со мной все что угодно.
23 июня, суббота. Итак, начинаем. Я думал, мне это впрыснут в спинной мозг, а они ввели в сонную артерию. Совершенно логично, она ведь проходит между позвоночником и мозгом. Как раз по адресу, если нужно доставить белок туда, где он начнет работать. Я думал, что боль будет адской, но она оказалась не сильнее комариного укуса и кроме нее я больше ничего не почувствовал.
27 июня, среда. Четвертый день подряд нам читают нудные лекции о том что кто-то из нас умрет, но другие будут спасены к пользе всего человечества и тому подобное. Теперь я понимаю как чувствуют себя подопытные крысы и морские свинки. Они не сознают что умирают, как и мы, пока все не зайдет слишком далеко.