Когда они вернулись, Сенич сидел на краю песочницы. Рядом лежал велосипед. Возле велосипеда, прижимая уши и вертя хвостом, прохаживался Тимофей Отдай Весло. Почему Сенька дал коту такое имя, сейчас никто и не помнил, но тигровый котяра привык и на сокращенное уже не отзывался. Кроме длиннющего имени, у Тимофея имелись независимый характер, боевые шрамы на боках и спине и привычка лезть в драку по любому поводу. Кота уважали и побаивались даже наглые городские вороны.
— Вот, стерегу, — сообщил Сенька мрачно и, облизнув палец, потер царапины на голени.
— Киса! — оживился Упс.
Отдай Весло дернул хвостом. Ему хотелось в песочницу и не хотелось, чтобы его хватали и гладили.
— Нельзя.
Услыхав ненавистное слово, Упс приготовился реветь.
— Хочешь, на велике покатаю? — предложил Сенич великодушно.
— Или конфету?
Ребенок желал исключительно кота. Закончилось все тем, что Илька поволокла Упса обедать. Сквозь открытые окна подъезда еще долго доносился могучий рев.
Девчонка вернулась через десять минут с пакетом, в котором лежали бутерброды и большое зеленое яблоко.
— Хочешь? — спросила у Сенича.
Он хотел. Он так впился зубами в хлеб с сыром, точно не ел три дня. Сама Илька задумчиво жевала, подставляя под крошки ладонь. Тимофей Отдай Весло с независимым видом смотрел детям в рот.
— Детки!
Сенич подпрыгнул, подавился и закашлялся. Илька свалилась спиной в песочницу. А потом сжалась, стараясь сделаться как можно незаметнее. Панически зашептала в спину Сеньке:
— Это он!
— Детки… Это ваш велосипед?
Перед ними, опираясь на метлу на длинной ручке, стоял дядька неопределенных лет. На дядьке поверх серой куртки краснела жилетка, а широкие серые штаны утопали в резиновых сапогах. Из-под кепки с погнутым козырьком выглядывало щетинистое лицо.
— Его! — выскочил из-за дерева Лимон.
— Мой, — насупившись, буркнул Сенич и показал ябеде кулак.
— А это что? — дядька ткнул метелкой в тянущиеся от динамки проводки. — Детки, не надо мусорить, добро-о? Песочница для песка, добро?
Может, Сенич бы еще поспорил, но Илька дернула его за футболку. Девчонку колотило так, словно она переела мороженого.
Похоже, дядьке по душе пришелся ее страх. Он снял кепку, вытер оказавшуюся под ней лысину огромным платком и ушел мести дальний угол двора.
— Это он, канцлер!
Сенька взглянул на Ильку с недоумением:
— Это дворник, «Добро», он нам весной еще костер испортил. «Детки, вы же не будете мусорить, добро-о?» — очень похоже передразнил он.
Илька сердито встряхнула косичками:
— Это канцлер. Он летает на метле и ворует цветные сны.
— Где?
— Там, — Илька показала на город в песочнице. — В Лерате. Я его ночью видела.
Тут Илька заметила, что Лимон подслушивает, и замолчала. Так нехорошо замолчала, что даже глупый Лимон понял: пора бежать. И сбежал. Только лампочки в кроссовках засверкали. Сенич с жалостью поглядел на остатки своего бутерброда, скрывающегося в прожорливой пасти кота. Илька вытащила из пакета яблоко. Укусила один раз и отдала Сеничу.
— Я расскажу. Если смеяться не будешь.
— Не-а, — впиваясь в яблоко, промычал он.
Мохнатая грозовая туча зацепилась за шпили и флюгера. Должно быть, туче было темно и страшно, и она упорно старалась сдвинуться с места. Она упиралась тугими дождевыми лапками в спины крыш, молотила по чугунным балкончикам, гремела в водостоках и время от времени выплевывала сердитые кривые молнии. Молнии, словно ножницы, вырезали из мрака фигурные башенки, заставляли блестеть булыжник пустых мокрых улиц. Вялые флаги над городской цитаделью обвисли, с них ручьем стекала вода.
— Ох, ох, какой дождь!
Человек в темном плаще и остроконечной шляпе приник к метле. Он старался спрятать от ливня лицо, что плохо удавалось. Вода лилась с полей его шляпы, с волос и короткой бороды. Больше всего напоминал незнакомец большую нахохлившуюся сову.
— Ох, ох, какой дождь! — пробормотал он опять, заставляя метлу повернуть. В свете молнии блеснула цепочка, тянущаяся к ручке из-под широкого рукава. Намокшая метла с растрепанными прутьями летела тяжело и устало.
Заслоняясь ладонью, незнакомец бросил взгляд на зарешеченные окна домов. В них не светилось ни одного огонька.
Вздернув ручку метлы и стукнув сапогом о сапог, он слегка прибавил скорость. Сделал круг по площади, взглянул на башенные часы. Пробормотал что-то под нос. И, зацепив ногами верхушку клена, нырнул в распахнутое окно. Створка тут же хлопнула, капли дробью ударили по стеклу, сердясь, что их не впустили тоже. Дом стоял на краю ратушной площади. Окно располагалось под самой крышей, и огромные, похожие на полную луну часы светили в него сквозь дождь и ночь. По циферблату, подбираясь к двенадцати, рывками двигались остроконечные фигурные стрелки. Кто-то задернул шторы, и часы исчезли.