А может быть, это были и не сашбашевские уроки, а просто черта его собственной натуры.
Но он действительно очень благодушен был с этими горемыками. И учил меня тому же. И, наверное, он был прав Потому что эти "жуткие" как мне казалось, люди сами легли спать на полу, уступив нам, гостям, единственные две кровати в доме и единственные два одеяла. И ни на какие уговоры поменяться местами ни за что не согласились. Все это я припомнила потом. Тогда же рассуждать мешал страх.
Костя начал рассказывать мне про свою жизнь, про детство, про школу где учительница называла его американским шпионом - так не вязался его облик с ее представлениями о советском школьнике, про жену - про все на света Он говорил без умолку до тех пор, пока я не перестала бояться тех, кто нас приютил.
Была и еще одна причина, по которой он относился к нашим хозяевам с сочувствием. Он прекрасно знал всю меру их несчастья.
В тот же вечер он говорил:
- Знаешь, -я ведь сам на игле сидел…
- Не может быть…
- Может.
- Но теперь… Ведь с тобой, вроде, все в порядке. Ты что, лечился? - спросила я.
- Нет. Я сам…
- Но, говорят, это почти невозможно, что это физически адски тяжело. Говорят это какие-то жуткие боли, сердце даже отказывает.
- Ну да, ломка и все такое… Но я никуда не обращался… Сам… Решил, что завяжу, и завязал…
Я узнала и о том. что один из его ближайших друзей погиб от наркотиков. Ему посвящено "Осеннее солнце". Друга звали Борисом. Он не проснулся после рокового укола. Это случилось на исходе лета.
…У Кинчева и вправду удивительная способность чувствовать людей, понимать их. Поэтому он способен простить многое. Но мне приходилось видеть и то, насколько жестким и непримиримым может быть этот человек. Обычно это происходило в случаях, когда речь шла о принципиальных для него вещах. Он становился подчас даже упрямым.
Резким до грубости случалось видеть его и в других ситуациях. Помню в том же Гурзуфе, когда, изгнанные, мы всей толпой сидели у клуба в раздумьях, как быть дальше, туда сбежалась куча фанов и фанок. Я думала о том, что теперь делать, когда услышала за спиной:
- Костя, а можно автограф?
Последовала пауза.
- На, целуй… Ногу, говорю, целуй! - прозвучало после паузы в ответ на просьбу.
Я обернулась. На траве сидела совсем молоденькая девчонка. Перед ней стоял, по-наполеоновски скрестив руки, Кинчев с брезгливо-злобным выражением лица. Босая и не очень чистая кинчевская нога почти упиралась в лицо этой девчушки.
Меня передернуло. Я поспешно отвернулась, потом совсем ушла в сторону. "Вот гад! Звезда, понимаешь ли! Того гляди лопнет от спеси. Фанфарон!" - так думала я. И только спустя долгое время, как-то к случаю напомнив ему этот эпизод и, естественно, высказав свое отношение, я услышала:
- А ты видела, где она попросила оставить автограф? Юбку задрала до пупа, и… Автограф ей там напиши!
Вот такой вдруг пуританский гнев.
Жизнь отучила меня даже полусловом, даже намеком сообщать ему о своих обидах. На свадьбе у клавишника "Алисы" Паши Кондратенко был один человек из рок-клуба. Личность, на мой взгляд, малосимпатичная. Свадьба была как свадьба. В какой-то момент малосимпатичный представитель клуба подсел ко мне и завел светскую беседу. Радости он мне этим не доставил. Я к нему относилась настороженно с тех пор, как однажды он, узнав об одном моем горе (не просто неприятности, а именно большом горе), не нашел ничего лучше, как поглумиться над моими переживаниями. Он был циничен до последнего предела. А скорее даже беспредельно. И вот такой человек подсаживается и начинает разговор. А я уже заразилась этой проклятой бациллой кинчевского всепонимания, "синдромом Кинчева", как я это называю, и уже старалась не давать верх эмоциям. Я стала слушать. И услышала:
- Если вы думаете, что вся эта музыкальная братия к вам искренне хорошо относится, то вы слишком наивны. Тут корысть одна.
- Опомнись, ну какая корысть, что с меня взять? - пыталась вразумить его я.
- А текстики залитовать? Ради этого каким угодно другом притворишься. И Гребенщиков, и Кинчев демонстрируют свое хорошее отношение, заискивают, потому что им деваться некуда.
- Ну, во-первых, никто из них не заискивает. Это ты чушь спорол. А во-вторых… Ты сам все это придумал или кто-нибудь из них тебе это прямо сказал?
И тут он загадочно так улыбнулся и произнес:
- А вот на этот вопрос я вам не отвечу. Это тайна. - И хмыкнул гадко.
Великий Шекспир, где ты? Где твой бессмертный Яго? Почему мы легко верим дурному, подлому? Почему червь сомнения начинает разъедать душу даже тогда, когда мы практически уверены, что имеем дело с самой примитивной ложью?
Мне стало противно. И когда подошел Кинчев, я не выдержала и спросила:
- Костя, скажи-ка, у тебя в ближайшее время не было какого-нибудь разговора с таким-то? - и назвала фамилию моего недавнего собеседника.
- Да у меня вообще с ним никогда никаких разговоров не было. Так - "здрасте - до свидания"… Как-то он не располагает меня к разговорам. А что?
- Да нет, ничего, - ответила я. - Не было и не было. И слава Богу.
Свадьба шла своим чередом. Настроение мое улучшилось. И я уже забыла об этом глупом эпизоде. Настало время уходить домой. Я вышла на улицу, стала искать глазами свободное такси. Вдруг мне послышалось, что кто-то позвал меня по имени. У входа в ресторан стояло много народу, и я стала всматриваться в толпу, чтобы понять, кто меня зовет. В этой толпе стоял и мой "обидчик". Я разглядывала лица, а тут из дверей вышел Кинчев. Он на секунду приостановился. Потом вдруг подошел к тому парню из клуба и, ни слова не говоря, заехал ему в морду. И так же молча двинулся дальше. Я обомлела. Но мне и в голову не пришло связать эту сцену с предшествующим эпизодом. Я только подумала вот и Костю он успел разозлить.
Позже, спросив Костю, за что он ударил человека, я получила прямой ответ:
- А чтоб не обижал… Я сразу понял, что он чем-то тебя обидел.
Молодой человек, поверженный тяжелой кинчевской рукой, позвонил мне на следующий день и гнусный голосом выговорил:
- Что же это вы, Нина Александровна, своих друзей на меня натравливаете? Нехорошо…
Вроде я и не пожаловалась. Сунулась только с дурацким вопросом. И такие последствия. С тех пор я зареклась говорить о своих обидах даже самым косвенным образом.
Так что всепрощенцем, "непротивленцем злу насилием" Константина не назовешь при всей его терпимости ко многому, с чем (или с кем) а например, примириться до сих пор не могу.
И в тоже время…
В пресловутом Гурзуфе 18 августа местная шпана устраивает что-то вроде вендетты: идут по улицам и избивают иногородних, отдыхающих. То, что их родители, в основном, за счет этих отдыхающих и живут, их мало беспокоит. Пришли аборигены и в наш клуб, накануне нашего изгнания. Я испугалась ужасно. Ничего, кроме кровавой свалки, ожидать не приходилось.