Евграф рассказывал, как шел князь Рюрик, но не тот, самый первый, а уже другой, сын смоленского князя Ростислава Мстиславича, шел из Новгорода к Смоленску и в Вербную неделю оказался в Лучине городе, в пятницу, и на восходе солнца родился там у него сынок. Рюрик дал имя ему Роман и подарил этот город Лучин. А на том месте, где он родился, поставил церковь Святого Романа.
– Женушка, выходит, при нем была? – спросила баба Устинья.
– Да. Голубовский и помещал этот загадочный город на Ельше.
– И чего тебе, Василич, эти дряхлые грады? – вопросил дед Дюрга, сидевший в клетчатой фланелевой рубахе, в синей жилетке, с расчесанными на прямой пробор черными, казавшимися влажными волосами, с подстриженными усами и черно-белой бородкой. – Клады там закопаны иль чего?
– Что же… купцы могли и дирхемы припрятать, – отвечал Евграф, разглаживая пшеничные усы, касаясь яркими губами зеленого стекла стакана с питием и улыбаясь сине.
– Это что же за украшения такие? – разомлело спросила Фофочка с уложенной как корона косой, покачивая серебряными сережками.
– Дирхемы? То арабские монеты.
– Медные? – тут же поинтересовался Дюрга.
– Зачем же… Серебряные.
– Каков вес?
– Ну… не так и много. Несколько граммов. Три-четыре. – И, упреждая разочарование, добавил поспешно: – Но бывают отдельные экземпляры до тринадцати граммов.
Дед подумал, шевеля волосками на висках.
– Ну, ежели цельную крынку сыскать, то и зна-а-тно. Мигом забогатеешь… – Дед крякнул, махнул широкой ладонью. – Только не здесь. Тут сразу тебе постригут под обчую гребенку… А уж где-нибудь там… в Эстляндии, и можно было бы обустроить хутор да зажить вольно. Прежде-то мужик на Руси никогда вольно и не жил. Зачем мне такая хистория?
– А вот и жил! – дерзко заметил Сеня и посмотрел на Варю, розовую, с блестящими пуговками глазами, с двумя косичками, в красной кофточке. – Мы это по истории изучали.
Дед Дюрга тяжело повернулся и внимательно на него поглядел.
– Когда же это?
– А тогда, в самой древности, еще до возникновения Древнекиевского государства.
– Киевская Русь, – поправил его Евграф Васильевич. – Или просто Древняя Русь.
Дед кашлянул в кулак.
– Так это выходит… звездочет нас в прошлое тащит? – спросил он, хитро прищуриваясь.
– Что? – не понял Евграф Васильевич.
– Ты же речи ихние приводил сам, – напомнил дед Дюрга. – Что, дескать, государство с насильем должно отмереть, отвалиться, как заскорузлая мозоль, а?
Евграф Васильевич смущенно улыбнулся, потер нос.
– Ну как же… – пробормотал он растерянно, но уже взял себя в руки. – А даже и так. Именно так. Прошлое, но на другом уровне. Прошлое на уровне будущего. Вот.
Он даже от удовольствия потер руки с длинными пальцами. И взглянул быстро на Фофочку. Она откликнулась радостной белозубой улыбкой.
– Это называется диалектикой! – окончательно овладел ситуацией шкраб. – Развитие общества идет по восходящей спирали. – Он изобразил эту спираль рукой в воздухе над начищенным самоваром, на боках которого отражались смешные лица сидящих за столом. – Оно вроде как и возврат, а значительно выше… выше.
– Так это… – Дед Дюрга прихлебнул крепкого чая, посылая долгий взгляд над краем чашки Евграфу. – В прошлое будущее ты и хотел на лодках с детями-то уплысть? В Вержавск этот.
Евграф Васильевич покачал вихрастой головой, опустив глаза.
– Нет, конечно, Георгий Никифорович, нет. – Он вскинул синие растекшиеся под стеклами очков глаза. – Но без прошлого нету будущего. Образ этого града дети и понесут в себе в будущее.
– Тебя послушать… нету лучше этого Вержавска. А я думаю, чем он был краше хоть того же Понизовья? Такие же хаты, крыты какая дранкой, какая еще и соломой, а то и вообще дерном. Улицы летом в пылюке, по осени в лужах, грязь, чад, лай драных псов, конь идет – травяную колбасу валит, хе-хе, корова бредет – роняет лепехи, петухи орут, только стекол вообще, небось, не было, да топились по-черному…
– Нет, деда! – не выдержала Варя. – В Вержавске стояли сосновые терема!.. А по улицам – деревянные мостки. И на горе церкви. У пристани ладьи с разноцветными парусами. Все сыты и веселы. Песни поют.
Дед усмехнулся, вытирая вспотевший лоб вышитым носовым платком.
– С чего это такой лад?
– С лесов, с торговли, – объяснил Евграф Васильевич. – Леса-то полны были пушнины, образно говоря. Гобза-то что означает? Богатство и означает. Волость неспроста же называлась Вержавляне Великие. Тысячу гривен платила волость князю в Смоленске.