– Да-а, держи карман шире, – возразил Илья, пуча свои полные губы. – Жить-то они где будут? Под крышей Дюрги твоего?
– Ну.
– Он же кулак.
– И я, по-твоему?
Илья испытующе глядел в глаза Сени, словно тут же и решался вопрос о его кулачестве.
– Ты – нет, – наконец сказал он. – Но батька твой тоже был…
– Чего? Он солдат с Георгием! Немца бил.
– А до этого, папка сказывал, скупал скотинку по дворам.
– Ну. Лядащую, почти сдохлую!
– А после угонял в Смоленск на скотобойню. Продавал.
– Сперва ее надо было выходить, выпасти.
– Ага, батраки и пасли.
– Мои братья у них были подпасками!
Илья махнул рукой.
– Да главное-то не это. А то, что потом он в хате торговлю открывал. А это есть главный признак кулачества. Крестьянин – не торгаш.
– Ну да! Твой дед Пашка будто мед не возил на ярмарку. Ты спроси у него. Зачем вообще ярмарки были, ты соображаешь, Илья? Там что, глазки друг другу строили?.. Нет, ты отвечай!
Илья не хотел, но ответил:
– Ну, да, да!
– Вот тебе и да, дурда! Ты говори, да не заговаривайся. Крестьянин – не купец, ясен пень, но своего не упустит.
– Ладно, речь не про то.
– А про что?
– Да про то, что и так Тимашук давил Адмирала, а у колхоза был зуб на Дюргу, вот теперь оно все и сошлось. Повестка дня взрывчатая.
– Посмотрим.
Слух о том, что отверженный шкраб и невестка Дюрги, вдова, собираются пожениться, прошел по селу. Дюрга не противился, вопреки опасениям и Фофочки, и Устиньи. Евграф, синеглазый мужичок, пришелся ему по нраву. Работник он был старательный, хотя и не сильный. Зато – землемер. Это в новые времена землемер, как и мельник, кузнец, стали кем-то вроде кулаков, работниками подозрительными. А дед Дюрга прекрасно помнил те времена, когда землемер на деревне был бог и царь. Землю мерить – это высшая наука. В крестьянской иерархии землемер шел сразу за помещиком.
Свадьбу после долгих разговоров все-таки решили не играть, а только собраться своим, семейством Жарковских. Но по селу говорили, что будет большая свадьба, что будет венчание. Мол, шкраб хоть и красноармеец, а Софья колхозница, но дед-то Дюрга одно время даже старостой был, несмотря на то что жил не в селе. Правда, не в Казанской церкви, а в другой, небольшой церкви Николы. И жертвовал он всегда на церковь щедро, когда в силе был, и на богадельню давал. Вот и будет венчание, а по сути, проявление старого отринутого обычая, то есть мракобесия и труположества, как говорил еще Ленин. Комсомольцы из легкой кавалерии уже готовились к налету на эту возмутительную свадьбу. Илья, вступивший в комсомол, передавал сведения о готовящемся нападении Сене. Его тоже включили в кавалеристы, и он не мог отказаться. У Ильи уже была цель в этой жизни: выучиться на археолога. А для этого нужен чистый, как говорится, послужной список.
– Какой послужной? – возмущался Сеня. – Ты же нигде еще не служил. Только учишься.
– Это так говорится. Можно и по-другому: анкета. Родичи у меня колхозники, даже дед Пашка в колхоз вступил. Жаль, конечно, что не из бедноты последней. Из бедноты меня сразу приняли б.
– Да брось ты! У тебя башка варит.
Илья качал головой и цыкал, явно подражая кому-то, может, отцу счетоводу.
– Повестка дня такая, что этого мало. Нужна звонкая биография. Чистая и звонкая, как… как…
– Монета?
– Кость!
Друзья посмотрели друг на друга и рассмеялись. Сеня закатил глаза, ощерился, раскинул руки.
– Анкета шкилетика самая передовая! Токо лапти обуть и порты на жопе драные натянуть да зипун. И так и идти в поступление в археологи.
– Сам как археологическая древность! – подхватил Илья. – Тутанхамон Касплянский.
– Стой! А ты не боишься запачкать анкету такими шутками? – спросил Сеня.
– Чего? Какими?
– Сравниваешь себя с узурпатором египетским.
Илья резко оборвал смех, насупился.
– Ладно тебе.
– Чего приуныл? – Сеня двинул кулаком в плечо друга. – Тебе ли горюниться, археолог? Бери пример с передового по бодрости меня. Дед кулак. Батька торговал. А я все равно буду летчиком, как штабс-капитан Нестеров на «Ньюпоре».
– Почему на «Ньюпоре»?
– Потому, что Нестеров свою петлю сделал на «Ньюпоре». А «Илья Муромец» был тяжеловес.
– Но уже есть новые советские самолеты.
– Да знаю. Бипланы И-два, И-три, И-четыре, уже полутораплан, цельнометаллический.
– Штабс-капитан тебе дороже.
– Он первый сделал петлю своего имени, первый пошел на таран… да и наш смоленский Алехнович был одним из первых.
– Гимнаст?!
– Ну преподавал гимнастику в реальном училище, и что с того. Зато испытывал «Русского витязя», «Илью Муромца», а в войну совершил сто боевых вылета. И после революции перешел в Красную Армию.