– Но революционная рука его раздавит!
– Как?
– Вошь!
Семен попытался что-то сказать, но Тройницкий возвысил голос:
– А что есть религия?
И отряд ответил:
– Религия – яд, береги ребят!
– А бог зовет людей уничтожать! – продолжал Тройницкий.
– Таких богов надо сажать! И прислужников туда же!
– Эй ты, религиозный мракобес!
– Не дадим в обиду научный прогресс! Тянет поп к прежнему! Да где ж ему! Долой попа и знахаря! Хватит их кормить, как у свиньи харя их!
– За кем будущее?
– За безбожником!
Рядом с Семеном стоял Дюрга, глядел исподлобья на голосистых ребят и девчат. А они по знаку Тройницкого растянули плакат. И на нем был изображен старик в картузе, с бородкой и черными бровями, – только по этим бровям и можно было догадаться, что нарисован Дюрга. Над ним шла такая надпись: «Духовная свора – кулакам опора». Это был намек на его прошлое старшинство в церкви Николы. А ниже другая надпись: «Колхозами начисто уничтожим кулачество».
Из окна тянулась шея Толика Оглобли, он вращал налитыми кровью глазами, раздувал ноздри.
– Самое… мляха… уже на кулачках пора биться?
Галльский Петух затрубил.
– Стенка на стенку?! – нетерпеливо взревел Толик и выпрыгнул прямо в окно, приземлился на широко расставленные ноги и начал засучивать рукава, обнажая руки будто стволы вязовые.
Кулаки его сжимались и разжимались. Тут же рядом с ним приземлился его двоюродный брат Лёха Фосфатный. Фамилия у него была – Васильев, но он ездил на фосфоритные разработки в Брянскую губернию и привез оттуда несколько мешков фосфоритной муки для удобрения. Он ее называл фосфатной, отсюда и пошло – Лёха Фосфатный. А рожь на удобренной той мукой земле поднялась сильная, на диво, – пусти табун – запутается.
– Эй, комса алая, рачьё вареное! – крикнул приземистый, с широченной грудью кудлатый Лёха Фосфатный. – Чё приперлись? Чё надо?
– А, и Фосфатный здесь! – воскликнул Тройницкий. – Как же это так получается, тов Фосфатный? Вы же колхозник, член сельсовета, умный, можно сказать, агроном.
– Какой я тебе агроном, чего брешешь?
– Все помнят ваш опыт с фосфатной мукой, – отвечал Тройницкий.
– И чего?
– Как же вы оказались на этом кулацко-религиозном сборище?
Лёха Фосфатный огляделся.
– Где сборище? Чего? Здесь свадьба!
– Кулацко-религиозная! – крикнула звонко комсомолка Петрицкая, девушка с широкими бедрами, выпирающими из трико.
Еще на ней была блузка. И на ногах сандалии. Красная косынка. И все. Бабы глядели на нее осуждающе.
– А значит – контрреволюционная! – увесисто гаркнул комсомолец Пантелеймон Полканов, уже и немолодой, с тяжелым подбородком, выбритым, но черным, с тяжелыми руками.
– Вот! – подтвердил Тройницкий. – А значит, это мероприятие есть контрреволюционная оголтелая агитация! Вызов завоеваниям революции и партии. Надругательство над принесенными в борьбе с империализмом, белобандитами, Колчаком, Врангелем жертвами.
– Чё ты мелешь? – подал голос и Семен.
Тройницкий резко обернулся к нему и наставил на него указательный палец, но заговорил не он, а бойкая бедрастая Петрицкая:
– И вы, Семен Георгиевич Жарковский! Вы бригадир! Руководство доверило вам такую должность, не взирая на ваше сомнительное происхождение. А вы организовали это буржуазное действо с попом и кулаком. Видно, и правду говорят, что яблоко от яблони… И от осины не родятся апельсины. И каков поп, таков и приход!
– Да вы толком скажите, чего вам надо? – спросил, спускаясь с крыльца, Семен. За ним сходили и другие гости. Дюрга и священник оставались на крыльце.
И Дюрга уже не обращал на все это внимания, смотрел, щурясь, на небо, на серебристый тополь, где на гнезде всегда сидел один из аистов; а второй подлетал и стоял некоторое время на гнезде-шапке, а потом опускался на освободившееся место – греть птенцов, а другая долгоносая красноногая птица взлетала.
– Прекращения обряда! – ответил Тройницкий.
– Совецкая власть да не дает жаниться? – крикнула Зюзя, и жилы на ее тощей шее вздулись, а янтарные бусы заколыхались, сияя жарко.
– В сельсовете они не расписаны.
– И чего?.. Если сельсовет то закрыт, то прикрыт, то в разъездах?
– С каких это пор я должен испрашивать дозволения на гулянку? – вопрошал Толик Оглобля. – Мое время – гуляю, хочу – лежу на боку.
– В то время как другие перевыполняют планы пятилетки! – крикнул кто-то из комсомольцев.
– В общем! – крикнул Семен, подымая обе руки, но не для сдачи в плен. – В общем и целом – валите отсюдова! Не мешайте!
Тройницкий с улыбкой оглянулся на свой отряд.
И отряд ответил речевкой: