Наконец Лёха Фосфатный обрел дар речи:
– Алё! Куда ж это вы? А сопатки почистить об мой кулак? Слышь, Хаврон!
И он потряс кулаком.
– Стань к дереву и бей! – крикнула ему бедрастая Петрицкая.
– А с тобой, Прошка, я бы станцевал! – вдруг улыбнулся Лёха.
– Клинскую кадриль ланце! – вспомнил Терентий.
– Ребята! – позвал своих Кулюкиных Фейгель.
И оба взошли на крыльцо, а потом все трое исчезли и через недолгое время снова появились, неся свои инструменты. Стоявшие на крыльце посторонились. Тут и отступающий отряд при виде гигантских гуслей приостановился. Обычная реакция. Хотя все касплянцы видели этот инструмент не раз и слышали. Но невольное любопытство арфа всегда вызывала. Музыканты встали в сторонке от крыльца. Федька пробежался пальцами по кнопкам яркого небесно-голубого баяна с надписью «Братья Киселевы. Тула». Колька положил подбородок на деку скрипки и попробовал смычок. Фейгель пристраивался у своей арфы. И вдруг резко провел рукой по струнам.
Вмиг стало очень тихо. Все замолчали. Даже черный петух на дворе Дюрги. И Галльский Петух тоже.
Захарий Фейгель передернул плечами, как бы вскидывая черные крылья, дернул бородой, клюнул воздух, все бледное лицо его перекосилось, глаза заморгали, губы затряслись – этот его всегдашний тик тоже вызывал удивление народа, и еще через миг музыка родилась на этом дворе на угоре с желтыми цветами, с серебряным тополем, в некотором отдалении от льющейся среди лугов речки Каспли.
Но что это была за мелодия. Вовсе не кадриль! А что-то вроде гимна какого-то. Собравшиеся брови сводили к переносицам, стараясь, разобраться. И вдруг кто-то выкрикнул из комсомольцев:
– «Вперед, заре навстречу»?! Наш марш?!
Но Тройницкий на воскликнувшего грозно прикрикнул:
– РАПМ уже выразил свой протест! Это неметчина, похожая на «Боже, царя храни»!
– А товарищ Рапм сам немец? – переспросил тот комсомолец.
– Это не один, а много товарищей! – драл горло, стараясь заглушить музыку, Тройницкий. – Российская ассоциация пролетарских музыкантов!
– А мы музыканты крестьянские, туда-сюда! – невозмутимо восседая на принесенном по приказу бабы Устиньи Сережкой стуле, белея зубами в черной бороде отвечал Фейгель, продолжая насылать своими длинными крепкими пальцами волны странных звуков на собравшихся. Братья Кулюкины не отставали.
– Требую прекратить! Этот политический маневр! Контрреволюционный выпад! Троцкистский уклон.
– Музыке все равно, туда-сюда, – отвечал ему Фейгель, сумрачно синея озерными еврейскими касплянскими глазами.
Музыка внесла раскол и замешательство в ряды комсомольцев. Кто-то недоумевал: как же так, это ведь гимн ВЛКСМ?! Тройницкий вновь ссылался на товарищей РАПМа. Ему эти сведения передали недавно из обкома, запретив исполнять гимн на собраниях.
– А и то правда! – воскликнул Терентий. – Вроде «Боже, храни»!
И он сдуру – захмелел уже – начал козлиным голосом подпевать:
– …ца-а-рствуй нэа слэа-а-а-фу… нэа-а-а слафу нэ-а-ам!.. – Он закашлялся. – … нэа страх врагам! Цэ-а-арь прэ-а-авославный… – Снова зашелся в кашле.
Но тут вдруг его поддержал бабский голос. Все глянули с каким-то неподдельным ужасом. Это из окна высунулась белая, как привидение, баба Алёна. Голос у нее был не так силен, но неожиданно ясен, чист, хотя и дрожал. И она пела:
Правда, поначалу совсем не попадала в такт музыке, да и музыка-то была все-таки другой, зря этот РАМПа или как его… донос строчил. Но разве устоишь, когда всю страну проняло недержание. И музыканты понемногу начали сами сбиваться да и вскоре пошли за бабкой Алёной, не умолкавшей, хотя кто-то сзади ее дергал, пробовал оттащить от окна. Но она вцепилась в подоконник и пела:
Лёха Фосфатный с Толиком Оглоблей захохотали.
– Слышь, Глебчик! Отженись от нашего мероприятия! Не нужон тут еще жених. Свой имеется!
– Прочь отженись!
И бабку Алёну наконец утащили. Музыканты перестали играть, весело переглядываясь.
– Что ж! – крикнул Тройницкий с утроенной силой. – Смеется тот, кто последний. А этот акт белогвардейской агитации вам зачтется по первое число. Попомните еще! И не раз пожалеете об этом глумлении над святынями советской власти и о своем подлом пособничестве. Все! Все!