— Дяденька, где тут телеграф?
— Зачем тебе?
— Дать телеграмму, чтобы мама не беспокоилась.
— Как тебя зовут?
— Дрожкин, Николай.
Денисов положил руку на его плечо:
— Вот что, Коля, сначала определяйся с жильем, а потом придешь вот сюда на вокзал и дашь телеграмму.
Истомин усмехнулся.
— Детский сад прибыл, в ладушки, секретарь, станем играть…
В это время из толпы вынырнул низкорослый крепыш с рюкзаком за широкими плечами, в овчинном черном полушубке, в валенках, дружески помахал Истомину кепкой и, как давнишнего знакомого, по-свойски приветствовал его:
— Мое вам!
Тут же странная детская кепчонка, которая не вязалась со всей остальной добротной и скромной одеждой юноши, вернулась на свое место, чуть прикрыв копну рыжих волос. Парень понял, видимо, взгляд Истомина, надвинул козырек на глаза, подмигнул:
— Мода!.. — Мотнул головой подростку. — Рязань, за мной!
— Земляки? — опросил Денисов у Дрожкина.
— Нет, то Миша Букреев, из Москвы.
Дрожкина заслонил долговязый молодой человек в узких брюках — «макаронках», в синем беретике, с шарфом, перекинутым через плечо поверх клетчатого пальто. Юноша, точно фокусник, быстро отбросил конец шарфа, тут же вернул его на прежнее место, чуть склонился, протянул руку Истомину:
— Бабкин!
Семен Михайлович удивленно шевельнул бровями, проговорил, не подавая руки:
— Взаимно приветствую!
— Пардон! — сказал Бабкин и двумя пальцами коснулся губ, давая понять, что просит закурить.
— Целую взаимно, — проговорил Истомин.
— Дымку! — потребовал юноша.
Семен Михайлович достал папиросы.
— Ишь ты, «Казбек»! — проговорил кто-то изумленно. Истомин оглянулся. То говорил Букреев. При этом парень бесцеремонно разглядывал директора. — Какие папиросы курит! Видать, большая шишка.
— По шубе видно, снабженец, — уточнил Бабкин, почтительно приложил ладонь к беретке, метнул глазами в сторону и, крикнув «Валя!», сорвался с места.
Истомин увидел неподалеку маленькую худощавую девушку в черной цигейковой шубке, в коричневых на низком каблуке полуботинках. Она шла мелкими шагами, сгибаясь от тяжести чемодана, который неумело держала в чуть вытянутой вперед руке. Казалось, будто не она несла чемодан, а он тянул ее за собой. Поравнявшись с девушкой, Бабкин ловко перехватил ее ношу, гаркнул:
— Носильщик! Живо такси. В гостиницу «Москва»!
В сплошной массе людей трудно было сосредоточиться на отдельных лицах. Истомин замечал лишь, как куцая кепчонка Букреева возникала там и тут среди множества других кепок и шапок да развевался над головами яркий шарф долговязого Бабкина. Он с трудом пробирался через людской поток, временами останавливался, спрашивал:
— Вы откуда, ребята?
— Из Прибалтики, — отвечали ему.
— Из Тулы…
— Из Горького…
Денисов хотел разыскать старших по вагонам. Но как раз в это время из общего гвалта стали вырываться их голоса:
— Москвичи, к головному вагону!
— Воронежцы, ко мне!
— Ленинградцы, сюда!
Тем временем вагоны окончательно освободились от пассажиров. В тамбурах с распахнутыми дверями стояли осиротевшие проводники. Новоселы, прощаясь, кричали им:
— Не скучайте без нас!
— Везите скорее пополнение!
В ответ проводники махали флажками.
Прошло несколько минут, и москвичи, рязанцы, воронежцы, ленинградцы оказались все вместе в небольшом, по-зимнему скучном привокзальном сквере, плотным живым кольцом окружив штабель старых шпал.
На шпалы поднялся Денисов и, когда толпа несколько угомонилась, открыл митинг.
Высокий плечистый Истомин, хотя его и так было видно со всех сторон, тоже взгромоздился на штабель, начал всматриваться в толпу. Постепенно из общей массы стали проглядывать лица. В стороне у забора Семен Михайлович увидел Дрожкина. Рязанский паренек сидел на сундуке, видимо, боясь расстаться с ним. Затем взгляд Истомина остановился на девушке в цигейковой шубе. Она, как заводная игрушка, дергала плечами, приплясывала на месте. Мелькнула кепчонка Букреева. А вон и тот долговязый с шарфом через плечо…
Секретарь парторганизации поздравил молодежь с благополучным прибытием, пожелал удач на новой земле и предоставил слово директору совхоза. Семен Михайлович откашлялся, чуть откинул крупную голову.