Шли более двух часов, преодолевая широкую щель, ее подвижные, неустойчивые под ногами каменные осыпи, сползавшие вниз красноватыми шлейфами.
Мы трудно шли вверх.
Вот уже слышен гвалт сорок, мы ускорили шаги. Что-то черное мелькнуло между камней. Сороки пырхнули в стороны. У меня сжалось сердце: сейчас мы увидим то, что ищем четвертый день.
Среди выщербленных ветром камней, широко распластав крылья, лежала большая птица. Она лежала на холодном камне и не пошевелилась, когда я протянул к ней руку. Мощные крючковатые когти были сжаты в последней судороге. Жили лишь янтарные глаза под морщинистыми веками. Смертельная тоска и усталость застыли в них. Я протянул руку, и птица прикрыла глаза, не дрогнула и не стала отбиваться. Мне показалось, что она без колебаний доверилась человеку, протянувшему руку спасения.
— Орел! — уверенно сказал старшой. — Доверился, умница.
— Жаль, что впустую поднимались, — со вздохом проговорил мой напарник. — Самолетом тут и не пахло.
— Пристрелить его, чтобы не мучился. У него ж крыло сломано. И лежит здесь, видно, давно: иней на крыльях, не выживет, — сказал четвертый.
Я сорвал с плеч плащ-палатку и, осторожно сжав крылья, левое было сломано, завернул в нее птицу.
— Мой, — сказал я. — Я первым его увидел, и он мой, — упрямо добавил я и взял птицу на руки. — Я его подниму на ноги. Это сильная птица. Я знаю.
— Ладно. Бери, — разрешил старшой, и мы начали спуск.
Семь дней бесновался в горах и на равнине буран. Мощные потоки воздуха, видимо из Центрального Тянь-Шаня, подхватили беркута и увлекли за собой на север… Мужественно боролся он со стихией, но обессилел и упал на камни. Но еще жил…
Мы не нашли в тот день самолета и вернулись в часть. Меня эта загадочная катастрофа с самолетом не опечалила — буду справедлив к себе. Думаю, что случилось это тогда, может быть, потому, что все надежды найти его рухнули, и все мое внимание было сосредоточена на спасенной в горах раненой птице.
«Самолет могло найти и соседнее с нами подразделение, они тоже были подняты по тревоге, а командиры, как известно, не докладывают нам, рядовым», — думал я, утешая себя. И в этой птице, раненой и беспомощной, так легко доверившейся мне, я видел хоть какой-то результат мучительных поисков.
В ту пору мы, молодые солдаты, еще многого не знали, а точнее — ничего не знали о катастрофе в прибайкальских горах. И лишь спустя более трех десятков лет, уже забыв лица моих друзей — солдат, с которыми я прочесывал отведенный нам участок гор, я осознал, что гибель самолета была одной из печальнейших страниц в многотрудной истории уйгуров. На борту самолета находилась делегация во главе с вождем национально-освободительного движения в Синьцзяне Ахметжаном Касими. Все пассажиры и экипаж самолета погибли.
Я не знал тогда этого, и только горный орел владел моим сердцем. Я был решительным малым и поставил себе цель — спасти птицу.
Шину на переломанное крыло орла мы наложили в санчасти еще на поисковой базе. Орел, как казалось мне, повеселел, когда отогрелся, и я окончательно поверил в свою надежду.
Удивительным было перерождение моих друзей-однополчан. Если на склоне хребта, когда мы нашли поверженную, но не сдавшуюся птицу, они не очень охотно приняли мой порыв, то уже при спуске — а он был затяжным и долгим, и я со своей ношей сильно замедлял движение группы — все помогали мне спуститься с особо крутых склонов, а потом стали говорить, что слишком грубо я держу птицу и могу, «коновал», доломать крыло.
В части комбат сам отпустил меня в город, посоветовав найти орнитолога, он слышал, что есть тут такой старикашка.
Я нашел в городе этого человека. Знающего ученого человека с хорошим сердцем. Сухощавый маленький старичок внимательно осмотрел птицу и, подняв на меня глаза, сказал назидательно:
— Вы ошибаетесь, молодой человек. Это не орел. Это — настоящий тянь-шаньский беркут. Вы посмотрите на его глаза… Беркут истощен, предплечье крыла сломано. Шансов выжить у него мало, но мы попробуем.
Прошло больше двух месяцев, прежде чем я снова получил увольнительную в город. Служба есть служба. Комбат остался доволен, что не ошибся со своим советом и теперь беркут в надежных руках, а значит, и волноваться нечего. Сослуживцы в первое время спрашивали меня о нем, но потом перестали — хватало своих забот. А я переживал, мучился от мысли, что слишком поздно я иду к своему спасенному беркуту.
— А мы вас ждем, — сказал, пожимая мне руку, старичок ученый, и я понял, что беркут жив. Я не мог выговорить ни одного слова. — Вы были правы, — ласково говорил старичок. — Это настоящая, сильная птица. Орел, как пишут в книгах. Но это беркут, если говорить строго по-научному. Сейчас мы его будем кормить.