— Красивые слова, Садык-ака…
Садык понял, что говорить с ним бесполезно. Мелькнула мысль: «А не подослан ли он ко мне? Чего ради я с ним откровенничаю?»
— Мне пора в школу, — сказал Садык и поднялся.
Расстались они холодно.
Перед самым началом учебного года в буюлукской школе появился новый директор — Чи Даупинь, китаец. В тот же вечер, когда дехкане вернулись с поля, было созвано родительское собрание.
Вступительная речь директора была краткой:
— Друзья, в свое время я работал в уйгурской школе. — Говорил он по-уйгурски, с заметным акцентом. — Теперь, по зову великого Мао, я приехал учить ваших детей китайскому языку и приобщить их к великой китайской культуре. Вопросы будут?
После некоторой заминки поднялся пожилой дехканин.
— Можно вас спросить, господин? Китайский язык — это хорошо, но мой сын Аршам говорит, что в школе изучают и другие предметы, например… — Дехканин смолк, вспоминая эти самые предметы, а на помощь ему пришел Садык, подсказал:
— К примеру, зоология, алгебра, русский язык.
— Разрешается преподавание всех предметов согласно программе, за исключением русского языка, — ответил новый директор.
На том и закончилось родительское собрание.
Оставшись наедине с Чи Даупинем, Садык пригласил его к себе домой, поговорить за чашкой чая, поближе познакомиться. Директор на его приглашение улыбнулся, очень любезно улыбнулся, показывая желтые зубы, и ничего не ответил. Смущенный Садык, решив, что новый директор по натуре слишком деловой человек, заговорил о деле:
— У вас тут есть студент из Урумчи, почти закончил географическое отделение. Думается, мы смогли бы использовать его как учителя географии.
— У вас слишком много желаний, дорогой, — с той же улыбкой ответил Чи Даупинь. — Да, да, слишком много, слишком. — И направился в школьную кладовку, где он временно разместился.
VII
Начались занятия. Чи Даупинь посещал каждый урок Садыка и делал ему бесконечные замечания при учениках. Пожалуй, только на арифметике он сидел молча и улыбался. Его желтый оскал уже начал сниться Садыку, казалось, что директор, словно злой пес, так и норовит укусить его.
Из уйгурских учебников по истории и литературе Чи Даупинь тщательно вычеркнул, где говорилось о прошлом уйгуров, о национальных героях.
— Все это вредно, — пояснил он, — поскольку может вызвать у наших учеников чувство излишней национальной гордости.
Взамен вычеркнутых абзацев директор предлагал свой текст, в котором восхвалялся великий китайский народ. На клочках бумаги он составлял фразы по-китайски, затем переводил их на уйгурский, коряво, неграмотно, и с неизменной улыбкой просил Садыка отредактировать. Поправок было так много и все они были столь однообразными и нелепыми, что все это приводило Садыка в бешенство. Однажды он не выдержал:
— Так что же мы скажем, товарищ Чи, если наши ученики спросят: была ли у уйгуров своя история и своя национальная литература?
Чи Даупинь, казалось, только и ждал такого вопроса, даже рассмеялся, будто Садык рассказал ему очень смешной случай.
— Вы странный человек, Садыкджан. Будто не знаете, что есть великая страна Китай и есть единый народ, единый, независимо от того, в Синьцзяне он живет или в Ганьсу. Если вы хотите пойти по стопам безголовых ревизионистов и отказаться от счастья быть одной из ветвей великого китайского народа, то мы вам этого не позволим.
— Я вас понимаю, — сдерживая себя, ответил Садык. — Но каждую вещь следует называть своим именем, а народ — тем более. Так нас учили.
— Есть одно учение, Садыкджан, не мое и не ваше, как вы догадываетесь. — Чи Даупинь перестал улыбаться, глаза его превратились в щелки, зрачки сверлили Садыка… — Есть учение самого красного солнца, нашего великого кормчего Мао. Или вы против него?
Садык уже знал цену директору, но такой прямой глупости, такой лобовой провокации не ожидал даже от него.
— Вы против? — повторил директор зловеще.
Едва сдерживая гнев, Садык хрипло проговорил:
— Оставьте свои политические шуточки, товарищ Чи Даупинь.
…Вечером он написал стихи: