Бен дрых как младенец. Такой доверчивый, беззащитный. Взъерошенные светлые волосы и ровные белые зубы. Он не пошевелится, пока мы не подъедем к вокзалу Ватерлоо; потом встрепенется, потянется, вытащит рюкзак с верхней полки, и мы отправимся в Саутгемптон. Там Бен исчезнет с горизонта на несколько дней, а потом пришлет сообщение, какую-нибудь глупость о прошедших выходных – песня Нины Симон в том баре, Венера Милосская или яблоки. Да, ему точно запомнятся такие мелочи: про то, что яблоком, брошенным с Эйфелевой башни, можно запросто убить прохожего.
Но ответа он не получит.
– Нам надо держаться вместе, – как-то заявил Бен, раскрасневшись от испуга, после того как я на него накричала. – Да и вообще, – добавил он с прежней самоуверенностью, – ты не можешь бросить меня, ведь мы даже не встречаемся!
После той перепалки мы долго не виделись: несколько месяцев вместо пары недель. Но потом встретились снова, и я позволила этому случиться. Знаете, как бывает: конец праздника, оркестр играет последнюю песню, или ты стоишь рядом с кем-то в студенческом клубе, или во время вечеринки вы остались вдвоем на кухне – между нами царит какая-то мрачная неизбежность. Такой уж я родилась: бросаюсь в омут, даже если внутренний голос кричит (внутренний голос умеет кричать?) «не смей!». Влезаю в долги. Говорю домовладельцу, что он сволочь. Напиваюсь до беспамятства во время рождественской гулянки на кафедре антропологии – еще на первом курсе. С одной стороны, я рада, что почти не помню тот вечер. С другой… мне обязательно нужно вспомнить. В голове мелькают отдельные вспышки. Канапе с анчоусами. Болтовня об археологической находке в Индонезии, которую почему-то окрестили «хоббитом». Холодное вино («Не совсем отвратительно», – заявил профессор Кук; отметил, что сам он предпочитает красное, и долго разглагольствовал о разных видах вина и сортах винограда, хотя я в этом ничего не понимала). Потом табличка на стене, и я пытаюсь прочитать надпись, но буквы плывут и слипаются. Смех, голос Старого Крекера: «Кажется, вам пора домой, юная леди».
Бен заворочался на сиденье и сонно спросил: «Где мы?»
Грустно, теперь мы не сможем даже толком поговорить про эту поездку. Мы ведь наверняка запомнили ее по-разному.
Доктор Эдвардс вечно талдычит о перспективе и точках зрения. «Чьими глазами ты смотришь на все события? – спрашивает он. – Кто рассказывает эту историю? Кто ее герой?»
Бен встряхнулся, зевнул, потер лицо, и на мгновение я засомневалась.
«Слишком поздно», – подумала я.
– Мы все герои собственных историй, – как-то сказал мне доктор Эдвардс.
– Или героини, – ответила я. – Не забывайте про героинь. В конце концов, неизвестными авторами почти всегда были женщины.
– Меткое наблюдение. Искаженная цитата из Вирджинии Вульф, если я не ошибаюсь.
И тут меня накрыло осознанием одного простого факта. В моей истории героиней была я. Только я и никто иной.
– Есть хочется. Давай купим бейглов, – предложил Бен, а я подумала: «Кретин, мы бы купили бейглов, но ты проворонил свой шанс. Второго не будет. Хотя нет, у тебя уже было примерно шесть вторых шансов. Даже не рассчитывай на седьмой».
Он ничего не подозревал. Мне было его жалко – совсем чуть-чуть.
Письмо, отправленное профессором Джереми Куком, 4 марта 2012 г.
От: jfhcooke@gmail.com
Кому: Elizabeth_salmon101@hotmail.com
Тема: Держись подальше от моей семьи
Дорогая Элизабет!
Прими мои искренние соболезнования. Они не вернут Алису, но я все равно глубоко сочувствую твоей семье. Говорят, слова скрывают в себе огромную силу, но, когда приходит горе, мы не можем подобрать нужных фраз – все они кажутся жалкими и неуместными. Я хотел отправить открытку, затем передумал: мое опрометчивое письмо уже успело натворить бед. Прошу прощения, если допустил бестактность.
Ты сразу бросилась на защиту Алисы. Совершенно естественная реакция, ведь ты ее мать, но прошу тебя, выслушай: мое «исследование» – это в первую очередь дань памяти, а не некролог. Я не собираюсь копаться в слабостях Алисы, в конце концов, всем нам свойственно ошибаться. Ты же знаешь, Лиз: в первую очередь меня интересуют люди, люди во всем своем ярком и ослепительном многообразии. Алиса была именно такой – яркой и ослепительной.
В квазиакадемических начинаниях действуют те же законы, что и в жизни. Работу нельзя оценить на середине пути, нужно дождаться окончательных результатов. Сколько друзей и коллег Алисы согласились мне помочь! Неужели ты не рада? Даю слово, что не запятнаю память о ней грязью.