Никогда Апату не смог бы их убедить, что реку может покрывать тонкое небьющееся стекло, а с неба могут падать холодные хлопья, похожие на хлопок, что Париж ночью освещается с помощью белых солнц и желтых лун, что дома могут быть огромными, как горы, что люди научились подниматься в небо на шаре…
Статуя Генриха IV просто изумила бедного гиганта.
— Почему, — говорил бедный Апату, — белые поставили «этому старому господину» черную статую? Она больше подошла бы негру. Белым нужно ставить белые статуи. Негры никогда бы не осмелились поставить своему собрату белую статую!
Мы распрощались с Апату, уверенные, что во время плавания еще не раз встретимся с ним, и продолжали обход корабля, скорость движения которого к этому времени достигла двенадцати узлов. Море успокоилось. Моряки в таких случаях говорят: «Море как масло».
2
Настало время представить читателям капитана корабля.
Господин Элиар, пятидесяти лет, был человеком высокого роста, мощного телосложения, загорелым, светловолосым, с правильными чертами лица, на котором выделялись стального цвета глаза. От всей его фигуры веяло спокойствием, энергией и обаянием. Он являл собой законченный тип человека, преданного морю, который, оказавшись на суше, чувствует себя несчастнейшим из людей и умирает от скуки, пока не услышит шума двигателей в машинном отделении и свиста ветра в парусах. Его послужной список может служить образцом для любого моряка: на флоте — с четырнадцати лет, тридцать один год — на море, в течение многих лет — старейшина капитанов Трансатлантической компании, семь последних лет — командир «Лафайета», оснащением и оборудованием которого занимался лично, как заботливый отец вникая во все детали. Данный рейс являлся тридцать пятым по счету, причем все предыдущие обошлись без поломок и аварий, что внушало надежду на то, что и наш рейс не окажется исключением.
Должен сказать, этот бравый моряк был, помимо всего прочего, светским человеком с самыми изысканными манерами. Пассажиры, которым волей случая посчастливилось оказаться на борту его корабля, обнаружили в командире, кроме замечательных морских качеств, изысканную учтивость, что в сочетании со светскостью делало общение с ним приятным и сердечным.
«Лафайет», на мой взгляд, был отличным кораблем водоизмещением 3400 тонн и длиной не менее 110 метров от носа до кормы. Два винта, приводимые в движение машиной в 1000 лошадиных сил, обеспечивали бесперебойное движение корабля, развивающего скорость до 12 узлов, что равнялось 22 километрам в час, то есть скорости товарного поезда. Мачты корабля соответствовали парусному вооружению шхуны; грот-мачта несла прямые паруса, фок-мачта и бизань — косые.
Я неточно выразился, сказав, что основная масса пассажиров проводила время на полуюте. Настоящего полуюта на корабле не было, его заменял «руф» (нечто вроде нижней палубы), протянувшийся от носа до кормы. Этот руф имел то преимущество перед спардеком[14], что часть правого и левого бортов оставалась открытой, но от солнечных лучей пассажиров там защищал тент из брезента.
Просторная столовая, расположенная непосредственно под «руфом», занимала почти четверть кормовой части корабля. Такое расположение позволяло сразу после еды превращать обширное помещение в салон для отдыха.
Столовая была просто великолепна: длинные массивные столы из красного дерева, сверкающие искорками хрусталь и стекло в специальных подвесках на потолке, двадцать ламп цвета морской волны, прикрепленных с помощью бронзовых, изящно изогнутых опор к особой конструкции по принципу знаменитого итальянца Кардано, стены из белого мрамора с золотыми инкрустациями и двадцатью иллюминаторами для доступа света и воздуха в помещение.
Расположенные на нижней палубе каюты были просторны, насколько они могут быть таковыми на корабле. Пассажиры единодушно хвалили их за комфорт. Конечно, это не значит, что в них могла найти место для маневра рота пехоты, но ме́ста для проживания всем хватало, и это главное.
Моя каюта, как я уже говорил, располагалась вблизи машинного отделения, так что я буквально плавился в этой парилке, надеясь через два-три дня устроиться на ночлег на палубе.
Добавлю еще, что на «Лафайете» было восемь спасательных шлюпок, что место рулевых обычно находилось на мостике, что бушприта[15] на корабле не было и что его якоря весили тысячи килограммов, а мачты были такие высокие, что требовалась установка громоотвода. Но это, возможно, не так уж и важно.
15
— горизонтальный или наклонный брус, выставленный вперед с носа парусного судна, служит для улучшения маневренных качеств.