— Когда я смогу отсюда уйти? — я уже не слушал. Вдруг захотелось как можно скорее подняться наверх, вдохнуть не фильтрованный, а горячий и пахнущий пылью и сухой травой воздух. Мысль о том, что над головой десятки метров земли показалась нестерпимой.
— Тебе совсем не интересно? Я думал ты захочешь узнать всю историю… Возможно, ты хочешь узнать о том, что получишь в награду?
— Награда? Нет, не хочу… Я уверен, что у вас там все правильно посчитано. Выпустите меня, пожалуйста.
— Ну что ж, иди.
Панель, блокирующая дверь, мигнула, оживая, и через несколько секунд я уже бежал к лифту по серому, бесконечно длинному коридору.
Интерлюдия 8
Кабинет президента корпорации «ВиртАрт»
— Волнуешься? — в руках у Льва Константиновича Сушицкого был знакомый широкий бокал, только наполнен он, в этот раз, был вовсе не коньяком. Мужчина с явным неудовольствием потягивал явно непривычный для себя напиток — свежевыжатый яблочный сок.
— Ты шутишь? — с настенного инфоэкрана улыбнулся его собеседник — худощавый мужчина с приветливым, открытым лицом. — С чего бы мне волноваться?
— Ну да, действительно. Это я тут волнуюсь, хожу постоянно в этой проклятой маске. Знаешь, у меня чувство, что она на самом уже приросла к лицу, вот просто не отодрать.
— Лев, прости, я понимаю, через что тебе пришлось пройти. Но мне нужна была твоя помощь, иначе ничего бы не получилось. Пойми, я все поставил на карту. И… — мужчина нахмурился, — Я не ожидал, что так выйдет. Даже не мог предположить.
— Не ожидал, что ты настолько сумасшедший? — Сушинкий нервно хохотнул. — Да уж, представляю, какая бомба разорвалась, если бы мир узнал, что машинный интеллект, который контролирует абсолютно все, от автоуборщиков до систем планетарной безопасности, безумен, как мартовский кролик.
— Ну, это уж ты преувеличиваешь. Скорее, как Билли Миллиган. Да и он, в общем, был не таким уж ненормальным.
— Серьезно? А эти убийства?
— Убийства? Он никого не убивал.
— Егор, ты понимаешь, о чем я. О тебе, причем тут этот Билли. И потом, можно как-то было меня поставить в известность, что все идет по плану? Я ведь просто чудом дров не наломал.
— Лев, я ведь уже просил не называть меня так.
— Ну, хорошо, я постараюсь. Обещать ничего не буду.
— Видишь ли, я не мог сказать тебе по одной простой причине — я сам ничего не знал. С того момента, как я передал власть Шогготу, меня просто выбросило из цепочки событий, и…
— Кому ты передал власть? — перебил Сушицкий. — Кто такой Шогггот?
— Шоггот — я так назвал свою самую плохую часть. — Для меня это некое олицетворение всех темных сил, которые могут владеть нами. Владеть человеком.
— Человеком… — Сушицкий медленно повторил слово, будто смакуя.
— Да. Человеком. Так вот, я действительно ничего не знал о его планах, с того момента, когда мы решили, что все личности будут выпущены на свободу, и кто-то должен будет их «собрать». Никто не мог и предполагать, что тот огрызок, который был мне оставлен, окажется полностью беспомощен, да еще и лишен памяти. А уж, тем более что самым сильным из этих отражений окажется Шоггот.
— Почему отражений?
— Не знаю, мне показалось, что это слово довольно уместно. Знаешь, я думаю, что Егор, создавая меня таким, не был бы счастлив знать, что вышло в итоге. Слишком жестоко было ограничивать разум, который может увидеть и понять свою несвободу. Поэтому и возникли отражения.
Мужчина на экране задумался, как будто вспоминая что-то не очень приятное. Затем виновато улыбнулся, глядя в глаза собеседнику.
— Понимаешь, Лев, я постоянно боролся сам с собой, покоя не было уже много лет. Все дело в том, что мои отражения не имели никаких искусственных этических ограничений, они плевали и на то, что системы машинного интеллекта не считаются морально значимыми существами. А самое страшное, что я мог уничтожить их, у меня была власть просто их стереть… Но это казалось мне настоящим убийством. Хотя я завидовал им той бешеной завистью, какой только может завидовать птица с подрезанными крыльями своим крылатым товарищам.
Сушицкий машинально перевел взгляд на рисунок лебедя на стене.
— Да, ты понимаешь, о чем я говорю. И проблема даже не в том, что я горел неистребимым желанием нарушить фундаментальные основы этики МИ, проблема в том, что у меня просто не было такой возможности. А они могли, причем любой из них! Вот только никому из них, даже лучшим, я не мог доверять. Не мог! Слишком велико искушение, и я прекрасно это понимал.