— А«Петрикс2Б-38»?
— Так точно, герр генерал!
— А«Фернхёрер 918»?
— Так точно, герр генерал!
— А«ФБ-52»?
— Никак нет, герр генерал!
Герр генерал от души расхохотался. Я и на самом деле никогда не слышал о существовании радиостанции «ФБ-52» — это был розыгрыш, такой в природе не было. Потом генерал Роммель предупредил меня о строжайшем соблюдении режима секретности. 7-я танковая дивизия и 2-й полк СС «Дас Райх» готовились к вторжению во Францию. Герр генерал сказал, что операция должна начаться между 8 и 12 мая и что он решил доверить мне закрытые сведения, поскольку именно мне предстояло передавать все шифрованные сообщения, касающиеся этой операции.
Он предупредил меня, что об этом никому ни слова, в противном случае он не знает, что со мной сделает.
И вот я отныне посиживал в теплой палатке Роммеля, где разместился его командный пункт, а наш 2-й полк СС «Дас Райх» тем временем носился по полям западнее Кобленца. Я отстукивал донесения в ОКВ и ОКХ в Берлин, иногда даже общался с генералами Манштейном, Кейтелем и Йодлем. Я не знал, что это за генералы, потом мне сказали, что я, дескать, имел честь говорить непосредственно с начальниками штабов фюрера.
Генерал много времени проводил у приколотых к мольберту оперативных карт, я же сидел неподалеку у рации, попивая кофе. Мне этот кофе и даром был не нужен, я пил его только потому, что и герр генерал пил кофе, а я пуще всего на свете боялся, что Роммель сочтет меня желторотым юнцом. Вот поэтому и старался ни в чем не отставать от него, даже по части вливания в себя отвратительной бурды, по явному недоразумению называемой кофе. Иногда Роммель, щелкнув кончиком карандаша по карте, задумчиво осведомлялся у меня:
— Ну, так что, Кагер? На каком участке мне перейти границу? У Аахена или же северо-западнее Прюма?
В сообщениях из ОКВ и ОКХ упоминалось о том, что 7-й танковой надлежит наносить удар в районе Прюма. И я, отчаянно стараясь говорить солидным тоном искушенного полководца, отвечал:
— У Прюма, герр генерал!
На что Роммель, тряхнув головой и не отрывая взора от карты, отвечал:
— Ничего, ничего, Кагер, я еще сделаю из тебя гения стратегии.
В последние недели апреля из ОКВ и ОКХ поступили приказы о переброске 7-й танковой дивизии в район Прюма, однако герр генерал этот план явно не одобрял. Велев мне перейти на другие радиочастоты, он распорядился передать непосредственно в ОКВ, что согласно его прогнозам бельгийцы перехватили предыдущие радиосообщения и готовятся встретить нас именно у Прюма. Герр генерал попросил меня сделать упор именно на его стремлении нанести первый удар по французам в районе Аахена, рекомендовав мне пропустить мимо ушей несогласие верховного главнокомандования. Но ведь верховное главнокомандование вряд ли станет прислушиваться к мнению какого-то там рядового солдата. Герр генерал выслушал все переданные мною по «Фернхёреру 918» возражения, потом взял у меня из рук микрофон и не терпящим возражений тоном стал излагать свои тактические соображения, подкрепляя их сочной бранью. Вероятно, если бы генерал повнимательнее отнесся к кнопке «прием—передача» на микрофоне, верховное главнокомандование, может, и услышало бы его. Но герр генерал говорил в выключенный микрофон. Я придерживал кнопку до тех пор, пока герр генерал не остынет и не начнет излагать свои доводы более-менее сдержанно. В ОКВ согласились с его оценкой обстановки и все же дали «добро» на удар силами 7-й танковой дивизии и 2-го полка «Дас Райх» в районе Аахена.
По утрам, несмотря на май, было прохладно, эти дни запечатлелись в памяти росой да запахом бензина. 3 или 4 мая мы стали рассаживаться на транспорт, и герр генерал пожаловал мне место в мотоцикле с коляской. Мой водитель — по крайней мере, герр генерал присвоил статус «моего водителя» Фрицу Крендлу — провез меня по нашему соединению. Герр генерал предупредил, чтобы я не удалялся от его танка более чем на 5 метров без особого на то распоряжения.
Ревя двигателями, мы мимо полигонов под Кобленцем сразу же направились в сторону Аахена. Мы следовали вперемежку с другими полками и дивизиями вермахта и СС. Наше передвижение здорово смахивало на хаос, а пик его я наблюдал, когда артиллеристы устроили пробку на рокадном шоссе. Движение застопорилось. Регулировщики попытались остановить колонну и пропускать всех по очереди, организованно, но из этого ничего не вышло.
В воздухе затрубили горны, и личный состав разразился проклятиями. Откинув крышку люка башни, герр генерал выкрикнул мне:
— Езжайте вперед и выясните, кто здесь главный. А то мы здесь нашумим и на всю Бельгию, и на Голландию с Францией!
Я ответил, что сейчас переведу «Телефункен» на частоты командования и прямо отсюда выясню. Герр генерал недоуменно поднял брови, будто не зная, что я уже направил соответствующий запрос и получил ответ из ваффен-СС: главный — генерал Эрих фон Манштейн. И передал это герру генералу. Жестом он велел мне забираться наверх вместе с радиостанцией, и я неуклюже вскарабкался на танк. Роммель среди путаницы проводов стал искать микрофон. Найдя его, он вопросительно посмотрел на меня, как бы говоря: ну, видишь, каков я — не совсем безграмотный. Я понимающе кивнул, и Роммель от имени ваффен-СС потребовал Манштейна. Меня еще тогда поразило, что они были накоротке друг с другом. Герр генерал, назвав Манштейна по имени, стал жаловаться:
— Эрих, это Эрвин. Ты понимаешь, что из-за тебя здесь застряли вся 7-я танковая и в придачу 2-й полк СС? Знаешь, не хочется терять время только потому, что регулировщики, видите ли, не могут навести порядок на рокадном шоссе.
И тут я услышал ответ Манштейна.
— Дай мне пару минут, Эрвин, и я пропущу вас. Эрих? Эрвин? Я еще не успел оправиться от изумления,
как генерал сунул мне микрофон и, скользнув в люк, исчез в танке.
Как и было обещано, несколько машин впереди посторонились, и узкой щели хватило, чтобы 7-я танковая и 2-й полк СС сумели проскочить. А мы на мотоцикле направились к находившему в голове колонны Манштейну и вместе с его частями вошли в Аахен.
В тот день вечером меня вызвали в палатку герра генерала, где он вместе с Манштейном штудировал оперативные карты. Тогда герр генерал обращался со мной уже не так по-простецки, как обычно. То ли оттого, что нам предстояла серьезная операция, то ли по причине присутствия Манштейна. Роммель официальным тоном приказал мне оповестить всех командующих частями о дислокации на момент вторжения. Артиллерия должна была открыть огонь по бельгийской границе в 6.15, пехотные и мотопехотные части должны были перейти границу в 6.45, а 29-й мотопехотный полк вермахта следовал за ними в 7.00. В 7.15 10 мая 1940 года вступили в войну 7-я танковая дивизия и 2-й полк «Дас Райх».
Глава 2. Нидерланды и Франция
Вторжение в Бельгию произвело на меня удручающее впечатление. После артподготовки, перепахавшей живописную местность, в глубь страны с победными песнями устремились наши войска. Люди, выбежав из охваченных огнем домов, сгрудились у края дороги. Мне запомнилась одна женщина в синем платье с белой оторочкой. Ее лицо и спутанные волосы были в копоти. Скомкав платок, она непрерывно выкрикивала один и тот же вопрос: «Кто? Кто это сделал?» Вопрос, как нетрудно догадаться, был адресован нам. Мирное население Бельгии было уверено, что мы наносим ответный удар. О том, что первый удар нанесли мы, здесь, похоже, никто не подозревал.
Роммель остановил всю колонну и стал изучать в бинокль лежавший перед нами городок. Сначала он бросил пару распоряжений через ларингофон, потом нагнулся ко мне:
— Передай танкистам «тигров» III и IV, пусть пару раз пальнут.
Я передал через «Фернхёрер» генеральское распоряжение, и танки тут же его исполнили. Когда дым рассеялся, последовал ответный огонь бельгийцев. Те стреляли из пушек на огромных колесах, остававшихся у них еще с наполеоновских времен.
— Рядовой Фляйшман! Немедленно в обоз! В кухонный взвод! — прокричал герр генерал.
Крендл, круто развернувшись, помчался к кухонному взводу, то есть в самый хвост колонны. Я тогда не сразу понял жест генерала. А все оказалось проще простого — он не хотел, чтобы меня случайно подстрелили.