— Ну, Вася, рассказывай, как ты здесь жил.
— А чего рассказывать? Хорошо.
— Были сильные метели?
— Были. Один раз выход из дома совсем занесло.
— Как же вылез?
— Откопался.
— Наблюдения вел аккуратно?
— Один раз запоздал.
— Это почему?
— Вышел во-время. У будки с термометрами медведь…
— У будки?!
— Стоит на задних лапах, дверцу обнюхивает.
— Ну?!
— Ну, пока бегал за карабином да стрелял, на семь минут к наблюдениям опоздал.
— Медведя-то убил?
— Убил у самой будки. Потом отметки с термометров брал, стоя на туше.
— Выходит, что медведи беспокоили?
— Было.
— В дом-то хоть не лезли?
— Один в туннель забрался, медвежонка нашего задавил. Я тут его и застрелил — прямо из сеней.
— Да сколько же ты их набил?
— Восемь.
— Сколько?!
— Восемь, говорю.
— И всех у домика?
— Четырех.
— А остальных?
— Одного у будки — я говорил. Одного у ветряка, одного на льду. Он подошел к складу, да чего-то испугался — побежал…
— Уже семь. А восьмого?
— Позавчера на доме убил.
— Как на доме?
— Так на доме. Он залез по забою на крышу: трубой интересовался…
— А где ты загорел?
— Да больше на улице был, на солнце. Сами советовали.
— Значит, не скучал?
— Иногда. Медведи да щенята… Потом чайки появились…
— А поговорить не с кем?
— С Землей Франца-Иосифа разговаривал, раз с Ленинградом.
— Так это же все точки да тире! Без человеческого-то голоса, небось, скучновато?
— А репродуктор? Включу — он говорит, поет.
— Ну, а нас ждал?
— Думал, где вы. А так скоро не ожидал. Вот комнату красить начал — не успел.
В наше отсутствие Ходов начал ремонт домика. Внутри он решил окрасить его в белый цвет. Развел белила и в промежутках между метеорологическими наблюдениями, работой в радиорубке и охотой на медведей принялся за окраску потолка и стен. Наш приезд захватил метеоролога, радиста, охотника и маляра в самом разгаре работ. Потолок жилой комнаты уже блестел и радовал взгляд, как только что выпавший снег. Можно было представить, каким уютным будет наше жилье по окончании ремонта.
Мы отдыхали по-настоящему. После 38 суток скитаний по льдам приятно было принять ванну, побриться, одеться в обычную легкую одежду, а ночью вытянуться на чистой, свежей простыне.
Собаки, отпущенные на волю, пользовались полной свободой. Их отдых был не только заслуженным, но и необходимым.
Впереди предстоял новый этап работы — исследование центральной части Северной Земли. Надо пересечь ее от залива Сталина, через фиорд Матусевича, до мыса Берга, по пути, уже пройденному нами с Журавлевым в марте. Далее мы должны заснять восточный берег Земли, дойти до вершины залива Шокальского и, если бы он действительно оказался заливом, вновь пересечь Землю в западном направлении и уже западным берегом вернуться на острова Седова. Для этого необходимо пройти 700–800 километров. Этот маршрут на весну 1931 года давно нами задуман. Нам нужно было заснять Северную Землю в два года. Если бы мы не провели этой весной маршрута в центральную часть Земли, то не смогли бы закончить работ и в следующем году.
Время было позднее. Май кончился. И хотя никаких коренных перемен в полярном пейзаже еще не замечалось, настоящая полярная весна с ее распутицей не за горами. Безусловно, она должна захватить нас в пути. Это сулило такие трудности, каких мы еще не встречали, причем приходилось считаться не только с предстоящими лишениями. Если бы распутица задержала нас надолго, морские льды могли вскрыться, и море отрезало бы нас от базы экспедиции до нового замерзания в октябре — ноябре. Было над чем призадуматься!
Предстоящий поход был, кажется, исключением в истории арктических путешествий. Обычно июнь здесь считается уже непригодным для санных исследовательских маршрутов. Правда, многие исследователи ходили в этот период по льдам, но их передвижения были вынужденными — перед ними стоял вопрос о спасении жизни. Нам же казалось, что если человек может итти по морским льдам, когда ему угрожает гибель, то он сумеет пройти по ним для проведения обычных работ. Мы были уверены, что самая буйная распутица не в силах остановить нас и только в худшем случае сможет задержать, замедлить наше продвижение, сделать его необычайно трудным. Мы ясно представляли картину предстоящего похода и положение, в котором можем оказаться, но сознательно шли на неминуемые трудности.