— Последний раз переучет товаров был у вас 5 апреля, — сказал Николаеву председатель комиссии. — Проверка обнаружила недостачу, причем довольно большую.
— Не знаю, — пожав плечами, ответил фальцетом Николаев. — Кажется, всегда все было в порядке и вдруг — на́ тебе! Недостача! Да еще большая! Впрочем, дело ваше. Садитесь и принимайте товар.
И он начал перечислять: конфет столько-то, шоколада столько-то… Сорта: импортный, ванильный, стандарт…
— Э, так не пойдет! — воскликнул вновь назначенный кладовщик Углов. — Надо, чтобы все было по полной форме. Мы должны взвесить весь товар и лично посмотреть, что содержится в каждом пакете, в каждом ящике.
— Пожалуйста! — еще раз пожал плечами Николаев.
Члены комиссии стали смотреть ящик за ящиком, коробку за коробкой. Углов был прав, когда настаивал на тщательной проверке. Далеко не все коробки и ящики оказались с содержимым. Многие были пусты и стояли лишь для маскировки. В некоторых пакетах с шоколадом была порвана упаковка и из пакетов взято то 50, то 100 граммов шоколада. Впечатление было такое, будто тут орудовал какой-то грызун.
— Да что же это делается! — жалобно воскликнул председатель. — Как вы объясните, Борис Григорьевич? — повернулся он к Николаеву. Но того и след простыл. Увидев, что его махинации раскрыты, он просто-напросто сбежал из кладовой.
Посетовав по этому поводу, комиссия стала производить проверку дальше.
— А здесь вино? — постучал по бочке Углов. — Тоже надо проверить.
Шлангом накачали из бочки в бутылку. Первым попробовал все тот же неугомонный Углов.
— Вода! — произнес он, поморщившись и сплюнув. — Чистейшая вода. Граждане, да этот Николаев — самый настоящий жулик. Прохвост. А мы его упустили…
Скрывшийся из кладовой Николаев был задержан через несколько дней на улице при проверке документов патрулями. Доставленный в милицию, он признал свою вину лишь частично. Недостачу по кондитерской базе объяснил тем, что отпускал товар без карточек разным лицам, действуя так якобы по указанию руководящих работников пищеторга. Себе же он, Николаев, дескать, не взял ни грамма…
Существенные показания дала его жена Надежда Кухарец, совместная жизнь которой с Николаевым продолжалась всего две недели. 19 марта она познакомилась с Николаевым на улице, была приглашена к нему домой пить чай, а 25-го уже расписалась с ним в загсе. На следующий день после женитьбы Николаев повел свою молодую двадцатилетнюю супругу на Мальцевский рынок. Там он приобрел для нее шерстяной жакет, шелковое белье, чулки. Расплачивался за покупки не только деньгами, но и шоколадом, который извлекал из находившегося при нем портфеля. Шоколада было так много, что его хватило не только на приобретение вещей, но и чтобы поесть самим.
— Откуда его у тебя столько? — спросила Кухарец.
— Ешь и не спрашивай, — ответил Николаев. — Все законно. Не беспокойся.
За те две недели, что они прожили вместе, Николаев ни разу не приходил домой с пустыми руками. Все что-нибудь да приносил. Заказав для Кухарец сапожки, он расплатился с сапожником целой коробкой шоколада. Шоколадом угощал и приходивших к ним гостей.
Кухарец потому давала такие подробные показания, что ей нечего было терять. Брак с Николаевым оказался явным просчетом. Все надежды на то, что, выйдя замуж, она будет жить обеспеченно, по крайней мере в условиях блокады, рухнули. Не успела выйти замуж, как супруга посадили.
Кухарец была не единственной «блокадной» женой Николаева. До этого он три месяца жил с работницей кладовой Надеждой Буровой. Когда Николаев объявил Буровой, что к нему придет другая женщина, с которой он будет жить, Бурова ушла, не предъявляя особых претензий. С Николаевым ее ничто не связывало. Никаких чувств у нее, так же как и у Кухарец, к этому уже немолодому, имевшему шестнадцатилетнюю дочь, человеку не было.
Николаева вполне устраивала скромная должность кладовщика кондитерской базы. Он вел себя так, будто все эти конфеты, шоколад, изюмовый джем, вино, с таким трудом доставлявшиеся в осажденный Ленинград с «Большой земли», принадлежали лично ему. Он брал кондитерские изделия, чтобы угощать женщин, чтобы обменивать на вещи и просто есть. Пока другие голодали, умирали от истощения, от дистрофии, Николаев буквально обжирался. «Я на эти конфеты смотреть уже не могу», — признавался он. Николаев действовал на складе, как настоящий грызун. Съест то, попробует это. Откусит от одной плитки шоколада, бросит, начнет другую. Он опустошил целую бочку плодоягодного вина.