Самого его интересовала главным образом выпивка. Дня не проходило, чтобы руководящий не был пьян. В разгар рабочего времени он нередко уходил к себе в конторку и прикладывался к бутылке.
Выпив, шеф-повар запирал в конторке дверь и укладывался тут же спать.
Спиртное он доставал через мужа хлеборезчицы Евдокии Вишняковой.
С Григорием Вишняковым Никифоров когда-то работал в одной столовой: он, Никифоров, — поваром, Вишняков — булочником.
Вишняков был под стать своему дружку. В Петербург он приехал мальчишкой и поступил учеником к булочнику Селиверстову. Это было в 1906 году. До 1924 года Вишняков работал в частных пекарнях, а в 1924-м нашел компаньона и открыл вместе с ним собственное заведение, где выпекал булки, сайки и калачи. Но кончился нэп, частные булочные прекратили свое существование, и Вишняков волей-неволей вынужден был пойти булочником на 1-й государственный хлебозавод.
В 1940 году его судили за кражу сливочного масла и приговорили к одному году лишения свободы. Из заключения Вишняков вышел тогда, когда уже началась война, — в августе 1941-го.
Сперва он работал в столовой, а затем, когда многие предприятия общественного питания из-за отсутствия продуктов, воды и света закрылись, никуда устраиваться не стал, а занялся спекуляцией водкой и спиртом, которыми его снабжал некий Грапман. Работая сварщиком в автопарке треста очистки города, Грапман получал для подогрева карбюраторов спиртовую пасту, но в дело ее не употреблял, а оставлял для обмена на продукты.
Никифоров расплачивался с Вишняковым за спиртное пшеном, рисом, шпиком, которые брал из кладовой. Кроме того, Вишняков в столовой кормился, получая приблизительно один обед в два дня, понятно, без всяких карточек.
— Ты, Гришка, держись возле меня, — говорил с важностью Никифоров, останавливаясь около хлебавшего суп Вишнякова и пошевеливая короткими толстыми пальцами. — За моей спиной тебе никакая блокада страшна не будет…
Следственные органы установили, что из столовой было похищено около 15 тонн нормированных продуктов. Помимо того, за счет «экономии», под которой подразумевалось разбавление пищи водой, преступники создали у себя в кладовой излишки ряда продуктов, шедших у них на обмен. Лебедева, например, без конца приобретала платья, модельные туфли, жакетки, золотые серьги, кольца.
У следователей не мог не возникнуть вопрос: как же так могло получиться? Почему в течение длительного времени Никифоров и Лебедева безнаказанно расхищали народное добро? Почему никто не схватил их за руку?
А работники районного треста столовых? Куда смотрели они? Ведь на предприятиях торговли и общественного питания регулярно проводятся ревизии. Неужели Никифоров и Лебедева действовали так ловко, что ревизоры ничего не могли обнаружить?
Следственные органы установили, что, во-первых, длительное время трест никаких ревизий не проводил: «Блокада! Тяжелые условия! Ни света, ни топлива! Какие уж тут ревизии!» А во-вторых, некоторые работники треста сами были связаны преступной ниточкой с хищниками из столовой. Что же касается работников столовой, то они молчали но простой причине: добрая половина их состояла из «своих» людей. Судомойкой работала тетя Лебедевой — Татьяна, ночной уборщицей другая тетя — Анастасия. Каждый старался урвать кусок из норм, полагающихся столующимся. Анастасия каждое утро, выходя из столовой, выносила продукты.
Моральное падение всех этих людей началось не сразу. Оно происходило постепенно. Старший бухгалтер треста К. А. Ивановская, например, заходя в столовую «попить чайку», сперва получала от Никифорова и Лебедевой сверх положенного то кусочек масла, то конфету.
Но аппетиты растут. Когда в один из декабрьских дней 1941 года Никифоров подошел к ней и предложил взять уже не маленький кусочек масла, а целый кусище, Ивановская покраснела, но не сказала: «Не надо!» После этого Ивановская стала уже систематически брать из столовой продукты. Она обнаглела настолько, что нередко не сама приходила к Никифорову, а присылала свою мать, и та выносила из столовой сумки, набитые всевозможными продуктами.