Маленькая, светловолосая, с невинным взглядом голубых глаз и кукольными ресницами. Простое бумазейное платье. В руках — неизменная швабра или тряпка. Было у нее двое детей, а незадолго до войны родила она третьего ребенка. Вот и все, чем могла запомниться людям эта женщина.
…Началась война. И исчезла из поля зрения работников строительного треста Вера Воронцова. Куда подевалась она, что с нею стало — вряд ли кто мог бы сказать. Мало ли с кем мы встречаемся в жизни. Всех и не упомнишь!
И вдруг, много лет спустя, она объявилась снова. Но на этот раз уже в совсем другой роли.
11 мая 1967 года с одного из аэродромов в Прибалтике поднялся и взял курс на Ленинград пассажирский самолет.
Рейс был самый обычный, ничем не примечательный. Необычными были только три пассажира — женщина и двое мужчин. Они расположились в отдельном отсеке, и никто, кроме членов экипажа, не знал об их присутствии в самолете.
Никакого багажа они с собой не везли. Правда, у женщины имелся небольшой чемоданчик. Но ничего интересного в нем не находилось. Так, обыкновенные женские вещи: платье, старые поношенные туфли.
Женщина была та самая Воронцова. Бывшая уборщица строительного треста. Ей было уже под шестьдесят. Но она все еще выглядела моложаво. Годы почти не состарили ее. Только некоторая дряблость лица да несколько глубоких морщин выдавали истинный возраст Воронцовой. Глаза же оставались прежними — ясными, голубыми. Они у нее нисколько не изменились. Такие глаза обычно бывают у тех, кто смотрит на мир чистым, наивным и восторженным взором. Но в данном случае природа жестоко ошиблась.
Воронцову ждало в Ленинграде следствие. Мужчины, которые сопровождали ее, были сотрудниками органов государственной безопасности. Им поручалось, выражаясь официальным языком, этапировать гражданку Воронцову Веру Николаевну для производства следствия.
Пока материалов имелось немного. Всего каких-то два-три документа. Они были заключены в твердую картонную папку. На обложке — надпись: «Дело № 38. Начато 5 мая 1967 года…»
В связи с арестом Воронцовой предписывалось произвести обыск в квартире ее дочери — Галины Холоповой в Вильнюсе. Там, на улице Тотори, Воронцова жила последнее время, была прописана. Следственные органы интересовало: нет ли каких-нибудь принадлежащих ей документов — дневников, писем, записок.
Обыск ничего не дал. Не отличаясь особой грамотностью, Воронцова редко брала в руки карандаш пли перо. Было обнаружено лишь одно ее письмо, нацарапанное на листке почтовой бумаги: «Примите привет от мамы, дети мои и внучата, здравствуйте…» Воронцова прислала его из тюрьмы, где отбывала наказание за кражу.
Последние годы она жила одиноко. В анкетах так и писала о себе: «одинокая». Хотя имела шестерых детей, причем от разных мужчин. Старшей дочери было уже под сорок, младшей — двадцать. Но дети любви к ней не испытывали, как, впрочем, и она к ним. «Какая это мать, — говорили они, — разве что только родила нас — и все!»
Воспитанием детей Воронцова совершенно не занималась. И всем им — Галине, Вере, Розе, Виктору, Елене и Светлане — пришлось в детстве скитаться по спецприемникам и детским домам.
— Наша мать по суду лишена родительских прав, и я считаю, что вполне справедливо, — говорила Вера. — Из-за такой матери всем нам, ее детям, пришлось хлебнуть немало горя. Я, например, не знаю даже точно, когда родилась. Записана 29 февраля 1934 года, а между тем 1934-й год не был високосным, и в феврале того года не могло быть 29-го дня. В детстве, хорошо помню, меня звали Алей, Альбиной, по документам же мое имя почему-то Вера… Так мне и неизвестно, кто я на самом деле: Вера или Альбина!
Галина, та, что приютила мать у себя в Вильнюсе, заявляла:
— Не хочется и вспоминать свои юные годы… Вместо того чтобы получать помощь от матери, я сама вынуждена была заботиться о себе. Я и замуж-то вышла рано — в 17 лет — исключительно из-за этого. Только чтобы хоть как-то устроить свою жизнь. А затем я без конца готовила матери передачи и посылки в места заключения, куда она попадала…
После войны бывшая уборщица строительного треста почти беспрерывно находилась в тюрьмах и исправительно-трудовых колониях. Только выйдет на свободу, как вскоре опять попадает за решетку, причем все за одно и то же — за кражи. Первый раз ее приговорили к десяти годам лишения свободы в 1949 году. Потом — к шести — в 1952-м. К стольким же — в 1957-м. К пяти — в 1963-м… Может возникнуть вопрос: почему преступница не отбывала полностью сроки? Но тут уж играла роль гуманность наших законов. Впрочем, досрочное освобождение не шло Воронцовой на пользу…